Ради острых ощущений
Шрифт:
– Теперь расскажи, как все было на самом деле.
– Я рассказал.
– Ну, это все шпионские страсти.
– Запросите из Австралии копию договора, который я подписал, когда нанимался на эту работу.
Я в четвертый раз повторил адрес адвоката, и в четвертый раз они его не записали.
– Так кто тебя нанял?
– Граф Октобер.
– С ним мы тоже можем связаться?
– Он в Германии до субботы.
– Какая неприятность!
Тут они нехорошо ухмылялись. От Касса им стало известно, что я работал в конюшне Октобера. Касс также сообщил
– Ты попал в историю с дочерью его светлости, это правда? Черт бы побрал этого Касса и его длинный язык!
– А теперь ты хочешь отомстить ему за увольнение, впутав его имя в эту историю? С мистером Хамбером ты ведь тоже расквитался за то, что вчера он тебя выгнал?
– Нет. Я ушел, потому что моя работа была закончена.
– Тогда за то, что он тебя ударил?
– Нет.
– Старший конюх говорит, ты это заслужил.
– Эдамс и Хамбер занимались мошенничеством с лошадьми. Я вывел их на чистую воду, и они попытались убить меня.
Кажется, эта фраза звучала уже в десятый раз, не производя ни малейшего впечатления.
– Итак, тебя побили, ты затаил злобу и нашел способ рассчитаться… Обычная история.
– Нет.
– Ты все обдумал, вернулся и напал на них. Устроил настоящую бойню – там вся комната в крови.
– Это моя кровь.
– Мы можем установить ее группу.
– Сделайте это, и вы убедитесь, что это моя кровь.
– И все из такого крошечного пореза? Не считай нас за идиотов.
– Но врач мне все зашил!
– Ах, да! Вернемся к леди Элинор Тэррен, дочери лорда Октобера… Это с ней ты впутался в историю?
– Нет.
– Она забеременела…
– Да нет же! Спросите у врача.
– …и приняла таблетки…
– Нет. Ее отравил Эдамс.
Дважды я рассказал им о флаконе с фенобарбитоном. Наверняка они наткнулись на него в конторе, но не желали признавать этого.
– Ее отец вышвырнул тебя, потому что ты ее соблазнил. Она не стерпела позора и выпила снотворное.
– Ей незачем было терпеть позор – это не она, а ее сестра Патриция обвинила меня в том, что я ее соблазнил. Эдамс отравил Элинор, подсыпав порошок в джин с кампари. Джин, кампари и фенобарбитон вы найдете в конторе. Сравните с анализом содержимого желудка Элинор.
Они пропускали все мои слова мимо ушей.
– В довершение всего она обнаружила, что ты бросил ее и сбежал. Мистер Хамбер пытался утешить девушку, предложил ей выпить, но она вернулась в колледж и приняла таблетки.
– Нет.
К моему сообщению о применении Эдамсом огнемета они отнеслись, мягко говоря, скептически.
– Вы найдете его в сарае.
– Ну да, как же, в сарае. Так где, ты говоришь, он находится? Я еще раз объяснил.
– Наверное, поле принадлежит Эдамсу. Это можно выяснить.
– Оно существует только в твоем воображении.
– Поезжайте и проверьте. Огнемет тоже там.
– Скорее всего его используют для сжигания вереска – многие фермеры
Они дважды позволили мне попытаться связаться по телефону с полковником Беккетом. В Лондоне его камердинер сказал, что полковник уехал к друзьям в Беркшир, чтобы посетить вместе с ними скачки в Ньюбери. Местная телефонная станция Беркшира не действовала – оператор сообщил мне, что прорвало водопровод, залило кабель и его как раз сейчас чинят.
Я не мог понять, почему мое настойчивое желание связаться с руководителями Скакового комитета не заронило в головы следователей подозрения, что я все-таки могу говорить правду.
– Помнишь того парня, что жену задушил? Совершенно чокнутый – все требовал, чтобы ему разрешили позвонить лорду Бертрану Расселлу [17] и сообщить ему о своем вкладе в дело мира.
Где-то около полуночи один из полицейских высказал мысль, что даже если я не вру и меня действительно наняли следить за Эдамсом и Хамбером (в чем лично он очень сомневается), это все равно не давало мне права убивать их.
17
Бертран Рассел (1872 – 1970) – английский философ, математик общественный деятель.
– Хамбер жив, – сказал я.
– Пока.
У меня упало сердце. Не дай Бог, если еще и Хамбер…
– Так значит, ты ударил Эдамса тростью?
– Я же говорил – я ударил его шаром из зеленого стекла. Я держал его в левой руке и ударил изо всей силы. Я хотел не убить, а только оглушить! Но я ведь не левша… Поэтому мне было трудно рассчитать силу удара…
– Зачем же ты тогда бил левой рукой?
– Я уже объяснял.
– Объясни еще раз. Я объяснил.
– И после того, как тебе перебили правую руку, ты сел на мотоцикл и проехал десять миль до Дарема? За кого ты нас принимаешь?
– На пресс-папье есть отпечатки обеих моих рук. Правой рукой я метнул его в Хамбера, а левой ударил Эдамса. Проверьте!
– Теперь еще и отпечатки пальцев! – саркастически произнес один из них.
– А на телефоне вы найдете отпечатки левой руки – я пытался позвонить вам из конторы. И еще на кране в ванной… и на ключе, и на ручке двери – внутри и снаружи. Во всяком случае, они там были…
– Но на мотоцикле-то ты все же ехал.
– К тому времени онемение прошло.
– А сейчас?
– И сейчас тоже.
Один из полицейских подошел ко мне, взял меня за правое запястье и высоко поднял мою руку. Наручники дернулись и подняли вместе с правой рукой левую. Острой болью отдались ушибы. Полицейский отпустил мою руку. Наступила короткая пауза.
– Ему действительно больно, – нехотя признал кто-то.
– Прикидывается!
– Может быть…
Весь вечер они пили чай, но мне не предлагали. Правда, когда я попросил, мне тоже принесли чашку – но я с таким трудом смог поднять ее, что, пожалуй, не стоило и стараться.