Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук
Шрифт:
– Да, от культуры человека, — повторил Константин Васильевич.
– И от окружающей среды. Ученые говорят: микросреды… Да, дядя Костя, не в восторге вы от нашей молодежи. А в газетах-то по-другому пишут: образованные, культурные, талантливые… Под стать веку — атомному, космическому. Что скажете на это?
– А то и скажу: согласен я с газетами. Не удивляйся, тут нет никакого противоречия. С сегодняшними делами и в совхозе, скажем, и в министерстве, да где угодно, нам без вас не управиться. Потому что вы образованные и талантливые. Мы и отцы наши создавали атомный век — вам его двигать
– Согласна, да не совсем. Давайте я заменю тарелочку. Мне показалось, дядя Костя, что всю вину за какие-то нынешние несуразности несем только мы. Это так?
— Не сказал бы, — засомневался Константин Васильевич.
— Нет, так. — Мы не поем и не знаем наших песен, увлекаемся иностранщиной, забили квартиры магнитофонами, курим, работаем от сель до сель…
— Оля, это ведь касается не всех. Но какая-то часть молодежи…
— Я еще не закончила, дядя Костя.
— Посмотрите-ка, какая ершистая!
— Так вот, дядя Костя, во всех этих грехах, в которых вы обвинили какую-то часть молодежи, — передразнила Оля Константина Васильевича, — виноват — знаете кто? Встаньте, пожалуйста, из-за стола.
Оля подошла к чуть растерявшемуся родственнику, взяла его под руку и подвела к зеркалу.
– Кого вы там видите?
Константин Васильевич слегка поправил прическу, картинно развернул плечи и, настраиваясь на шутливый лад, ответил:
— Я вижу главного инженера совхоза «Победа» Константина Васильевича Чубова. Как говорится, собственной персоной.
– Очень приятно. — Оля сделала книксен и торжественно продолжила. — Товарищ главный инженер совхоза «Победа» Константин Васильевич Чубов, в этом виноваты вы!
— Я?! — отпрянул от зеркала Константин Васильевич.
– Вы и ваши сотоварищи, — подтвердила Оля.
— Требую доказательств.
– С превеликим удовольствием! Я от имени своих сверстников спрашиваю: зачем вы мне купили магнитофон?
Константин Васильевич посмотрел на свою сестру и, расценив ее кивок, как предложение принять игру, ответил:
– Ты закончила десятый класс — это событие в жизни. Мы решили сделать тебе памятный подарок. Но мы и сами не против послушать хорошую музыку. Ты, надеюсь, не возражаешь?
— А джинсы за двести рублей?
— Но ты ведь сама сказала, что сегодня на улицу выйти удобнее голой, чем без джинсов. Говорила?
– Неплохо, — улыбкой оценила Оля шутку Константина Васильевича. — Пойдем дальше. Почему вы решили, что мое призвание быть агрономом и изо всех сил толкали в этот институт?
— Трудно сказать… Но твои скромные успехи в школе…
— Стоп, дядя Костя! А почему обязательно институт? Почему не стройка, не завод, не училище, наконец?
— Лично я бы не возражал…
— А
– Оля, это жестоко с твоей стороны, — вступила в спор Нина Васильевна. — Разве не справедливо, что родители желают своим детям судьбы более счастливой, чем была у них?
— Но одно дело желать, а другое… втискивать нас в эту судьбу. И какими средствами? Блат, подарки, взятки… Ведь и я попала в институт по протекции.
– Ну и что ты предлагаешь? — спросил Константин Васильевич.
Оля подошла к столу, отпила из бокала глоток вина и задумчиво проговорила:
— Не знаю. Но в одном уверена: не так вы нас воспитываете. Не так. Под одну гребенку, по шаблону, сюсюкаете с нами… А потом удивляетесь: песни забыли, на импортные тряпки кидаемся, свою семью создать не умеем. Да и не знаем, впрочем, как ее создавать. Одним словом, спасибо, дорогие мои, за родительскую заботу!
Воцарилась тишина. У Нины Васильевны лицо сделалось плачущим, она порывалась что-то сказать, но слова не шли, рукой она показала на брата, призывая его заступиться, не оставлять последнее слово за Олей. Константин Васильевич будто не заметил этого жеста.
— Так, так, — сказал он и запустил большие пальцы под лацканы пиджака. — Ловко ты разобралась в жизни, племянница! Выходит, надо было сызмальства пороть вас, держать на воде и ржаном хлебе, ходили чтобы в отрепье…
– Это крайности, дядя Костя!
Константин Васильевич сделал вид, что не слышал реплики.
— Ходили чтобы в отрепье и сами себе по сердцу выбирали институты. Так, Оля?
— Не так. Все хорошо в меру, и вы это прекрасно знаете.
— Ах, в меру?! Ну тогда расскажи мне про эту меру.
Может, формула есть такая, а может, где в учебниках она описана. Что-то не слышу твоего голоса. И не услышу. Потому что нет ее, этой меры, ни в формулах, ни в учебниках.
– Скажите, что она в жизни, — запустила шпильку Оля.
– Ты не далека от истины. Да, мера эта есть. И она есть у каждого человека. Знаешь, как она называется? Совесть. Твоя совесть.
— А вы мне изобразите формулу совести.
– Изобразить? Могу и изобразить. Но для начала одно сравненьице. Как ты думаешь, племянница, твое поколение образованней, чем наше? Безусловно, образованней. Ну а с дедами и сравнивать не приходится. А что такое образованность? Это кругозор. И вот на твой кругозор влияют тысячи книг, телевидение, радио, театр, кино… Имей в виду, ты получаешь информацию, а точнее, тебя учат жить самые умные люди на земле. Тебе нравятся не все книги, не все передачи. Ты говоришь: это глупо, это банально, это старо, это неинтересно. То есть ты имеешь свой вкус, свою позицию в жизни. А теперь я тебя спрашиваю: какое ты имеешь право обвинять нас в том, что мы тебя не так воспитываем? Где твоя образованность, где твои авторитеты, где твое личное осмысление сегодняшнего бытия?! Поторопилась ты нас обвинять, Оленька! Это мы должны спросить: почему вы лезете в трясину, когда у вас столько мудрых учителей? Почему? Что ты на это ответишь?