Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук
Шрифт:
— Это вам, Ольга Максимовна. За разговором чуть не забыл про подарочки.
Настроение у гостя улучшилось. Вежливая улыбка преобразилась в обволакивающе-значительную, тембр голоса зазвучал проникновеннее, глаза слегка затуманились.
— А я все думаю: чей это мерседес бегает по городу? Кстати, за рулем сидел мужчина.
— Это мой дядя.
— А вы, я посмотрю, широкая натура: кому-то доверить мерседес…
В любой другой ситуации Оля бы совершила антиобщественный поступок, но не в этой. Она всеми фибрами презирала
— Вадим Сазонович, а ведь вы написали не только мне.
Вадим Сазонович откинулся на стуле и рассмеялся.
— Нормально! В проницательности вам не откажешь. — Он неожиданно посерьезнел — Да ну их всех, знаете, куда?.. Сейчас я на ваших глазах весь список… Хотите?
— Конечно, хочу.
Снова руки Вадима Сазоновича нырнули в портфель, извлекли на свет какие-то листочки и с ожесточением разорвали их на клочки.
— Вот так мы! Вот так, — приговаривал он. — Мне никого не надо. А теперь, что я должен сделать?
Ольга поднялась со стула и, уверенная, что скажет эту фразу с презрением, вдруг сорвалась на крик:
— А теперь идите вон!
Вадим Сазонович ничего не понял: по лицу его пробегали то жалкая улыбка, то испуг, то зачем-то хмурились брови.
— Нормально! — громко прошептал он.
— Вон. я сказала! — Оля выбежала на кухню и не видела, как пришелец судорожно сгреб в портфель цветы и конфеты, а секунду поразмыслив, смахнул туда и бумажные клочки. В дверях он крикнул, доведя свой голос до обличающего рокота:
— Мерседес-бенц! Да у такой дуры, как ты, велосипеда никогда не будет. Мымра!
Когда пришла мать, Оля уже не плакала. Но по хмурому виду дочери Нина Васильевна догадалась о ее состоянии.
— Это я во всем виновата. Прости, дочка, — со вздохом проговорила она.
Оля закусила губу и ничего не ответила.
– Если хочешь, то я никуда не буду уходить. Порядочный поймет, ну а если какой прощелыга заявится, то я найду, что ему сказать.
— Хватит, мама. Я никого не хочу видеть: ни прощелыг, ни порядочных.
– Как знаешь, — покорно отозвалась Нина Васильевна и настороженно посмотрела в сторону двери. Оттуда послышались какое-то шарканье, кашель и следом громкий стук в дверь.
– О господи, кого это нелегкая принесла! Звонок ведь есть, — удивилась Нина Васильевна и громко разрешила: — Войдите!
В ответ — стук в дверь. Нина Васильевна вскинула глаза на часы, пожала плечами и сама открыла дверь. Слегка посторонившись, она пригласила:
— Входите, пожалуйста!
Оля уловила растерянность в голосе матери. Она повернула голову и увидела, как чья-то нога с трудом преодолела порог, а потом появился и ее владелец: сухой смуглый старик с клинообразной седой бородкой. Из-под белых бровей неожиданно светились молодые глаза. Он подал Нине Васильевне руку и
— Здравствуйте, уважаемая хозяйка. Как ваше здоровье?
– Спасибо, пока не жалуюсь.
– Здоровы ли дети? — мелкими шажками подходя к Оле и подавая ей руку, спросил он. — Вижу, дочка, по глазам, что ты здорова и приветлива.
– Садитесь, пожалуйста. — Оля пододвинула стул. - Спасибо, дочка. — Гость сел, осваиваясь посмотрел по сторонам и лишь потом заговорил: — Думаю, что уважаемые хозяйки удивляются: зачем это, скажут, старый Курмантай Джаксыгельдинович…
— Ой, батюшки! — всплеснула руками Нина Васильевна.
— Понимаю, хозяйка, — кивнул головой Курмантай Джаксыгельдинович, — что трудно будет со мной разговаривать. У нас, у казахов, принято к пожилому человеку обращаться так: если он Абильмажин — зови его Абике, если Сапаргали — Саке, если Курмантай, как меня, зови Куреке.
— Ку-ре-ке, — улыбнулась Оля. — Дядюшка Куреке.
— Видишь, как просто. Но если человек неуважительный, глухой к старшим, он может глупость сказать. — Глаза Куреке озорно блеснули. — Знаешь, как мне однажды сказали? Дедушка Кукарек. А я ему говорю: почему Кука-рек? Я ведь не петух.
Гость, судя по всему, любил над собой подтрунивать и был доволен, когда его шутки вызывали смех.
— Веселый вы человек, дядюшка Куреке, — сказала Оля и поняла, что ей удалось начисто прогнать горечь от предыдущего визита.
— Ты сейчас будешь смеяться, дочка, когда узнаешь, зачем я пришел.
— Я думаю, что вы агитатор.
— Ошибаешься, дочка. — Из домоуправления?
Куреке издал цыкающий звук, который на всех языках мира обозначал бы «нет».
— Тогда… — ей не хотелось в это верить, потому что старик ей был очень симпатичен.
— Ты объявление писала в газету? — спросил Куреке.
— Да-к вы что — жених? — не очень приветливо спросила Оля.
— Я не жених, — ответил он и, чтобы весомей прозвучала следующая фраза, сделал паузу. И потом — Но я пришел за невестой.
– Какая чепуха!
— Не торопись, дочка. Это не чепуха. Я пришел за невестой для моего сына.
— Час от часу не легче. А где сам жених? Почему он не пришел?
Старик вдруг потупился, морщинистой рукой стал разглаживать скатерть и, наконец, собравшись с мыслями, глухо проговорил:
Ты не обижайся, дочка, на Куреке. Я всегда говорил правду. И я сейчас скажу правду. Он у… жены.
— У какой жены? — в два голоса спросили Нина Васильевна и Оля.
У своей жены. Оля ладонью ударила по столу и вскочила с дивана.
– Да-к какого же… Мама, я скоро чокнусь с этими женихами! Разбирайся с ними сама! Все! — И Оля стремглав выскочила на кухню.
– Как нехорошо получилось, — сказала Нина Васильевна, и нельзя было понять, кого она осуждает.
– Нехорошо, — сразу согласился Куреке. — Вас, простите…