Ради тебя
Шрифт:
– Это что?
– прогундосила Тильда озадаченно.
Сходу переварить такую крестьянскую мудрость было трудновато. Да и понять, зачем ей парень здоровенную кувалду суёт, тоже сложно.
– Да ты держи. Да не так, что ж ты неловкая какая? Вот так надо, - оператор переложил ладони Арьере на гладкой, будто отполированной ручке, сжал её пальцы.
– Горшки видишь?
– Вижу, - кивнула Тиль, на самом деле разглядев в углу двора сваленные в кучу высокие, узкогорлые бутыли, кажется, глиняные.
– Ну так давай, колоти, - подбодрил белобрысый.
– Зачем?
–
– ни с того ни с сего разозлился парень.
– Говорят бей!
Госпожа Арьере и сама не поняла, с чего это слушаться его начала. Наверное, детская привычка сработала: приказывают, значит, повинуйся без разговоров. Во взрослой-то жизни на неё редко голос повышали.
Так оно было или иначе, но Тиль подхромала к груде кувшинов, волоча за собой по грязи тяжелённую кувалду. Неуверенно оглянулась на парня - тот кивнул, мол: действуй. Чтобы поднять молоток, пришлось все силы, что имелись, приложить, даже в пояснице прогнуться. И Тильда не столько ударила чекмарём, сколько просто позволила ему обвалиться - бутыль лопнула, сухо чмокнув. А следом пришло кристально ясное понимание: чувствовать себя ненормальной - это неприятно.
– Да ты бей, бей, - подбодрил нахал.
– Не стану, - огрызнулась Арьере.
– Ну, тогда я тебя отсюда не выпущу, - невозмутимо отозвался парень.
Тиль снова глянула через плечо. Положение и впрямь казалось безвыходным: крохотный дворик окружали сараи, между ними оставалась совсем узкая щель, двоим едва протиснуться. И её-то как раз загораживал белобрысый. Мальчишка стоял нога за ногу, опершись плечом о дощатую стену, деловито папиросу скручивал и поглядывал насмешливо из-под козырька кепочки. И что делать в такой ситуации? «Спасите!» кричать?
– Давай, десяток горшков - и выпущу, - пообещал доставала.
– Тебе-то это зачем?
– буркнула Тиль, поудобнее перехватывая кувалду.
– Жалостливый я, - со слезой в голосе признался парень.
– Действуй!
Арьере примерилась, тюкнула по бутыли без всякой охоты, следом по второй. А потом...
Потом на неё словно затмение нашло. Нет, Тильда прекрасно помнила, кто она и где находится. Даже что делает, понимала. Но такая эйфория накатила: до сладости на нёбе, до крови, которой в жилах вдруг тесно стало, до крика. Это и сравнить-то не с чем было. Впрочем, она и не сравнивала, а била и била, приноравливаясь, чтобы осколки рассыпались веером, чтоб они мельче были, а сухое «чпок!» разбившейся глины - звонче.
И вдруг узел под рёбрами, о существовании которого Тиль и не подозревала, начал слабеть, отпуская. И внутри так просторно стало, свободно, даже будто светлее.
Остановилась госпожа Арьере, когда руки отказались подниматься - повисли плетьми, кувалда выпала из разжавшихся пальцев, глухо ударив об землю. Дышала Тильда с трудом, как загнанная лошадь, воздух драл надсаженное горло. Блузка пластырем прилипла к взмыленной спине, пот и по лицу тёк. Волосы рассыпались по плечам - все шпильки куда-то подевались.
Никогда раньше Тиль не чувствовала себя лучше!
– А что хозяин по поводу этих горшков скажет?
– по-разбойничьи прохрипела Арьере, пытаясь убрать негнущимися пальцами
– Я-то откуда знаю?
– пожал плечами парень.
– У него спрашивать надо.
– Что мне действительно сейчас надо, так это горячую ванну, - пробормотала Тиль, садясь прямо на глиняные черепки.
Просто силы у неё закончились, даже бёдра мелко подрагивали, будто после бега.
***
Одиннадцать лет назад
Тиль двумя пальцами отодвинула шторку, прикрывающую окно кареты. Увиденное ей категорически не понравилось. И дело было не в том, что стекло, как и у большинства наёмных экипажей, оказалось грязным, заляпанным и даже вроде мухами засиженным. Небо с ним, со стеклом. Вот то, что за ним было, настораживало, если не сказать пугало.
Этот район респектабельностью не отличался: напластования сажи, размытые дождём, щедро украшали фасады домов; штукатурка кое-где осыпалась, открывая потемневший от времени, растрескавшийся кирпич. Практически все окна наглухо закрыты жалюзи, а то и чугунными решётками. Перед входными дверьми не видно палисадников. Да что там палисадники! Тут даже кустов не росло! Вот тебе тротуар, который никакой не тротуар, а жидкая грязь, с перекинутыми через лужи досками, а вот сразу дверь - заходи, не стесняйся.
И, главное, не видно ни витрин, ни вывесок. Экипажей, кроме того, в котором они приехали, тоже нет. Да и вообще с людьми негусто, лишь к почтовой тумбе привалился бродяга: то ли пьяный до изумления, то ли больной, но выглядящий откровенно мерзко.
– Ты куда меня привёз?
– буркнула Тиль, задёргивая штору, да ещё и пыльные складки расправляя, чтобы точно ничего не увидеть.
– Главное не куда, а зачем, - отозвался Карт.
– Не пойдёшь?
– Не пойду!
– решительно помотала головой Тильда.
И в сиденье вцепилась, будто её уже силком выволакивали.
– Ну и зря, - невозмутимо пожал плечами кузен.
– А вдруг меня кто-нибудь узнает?
– Твои знакомые тут не бывают. А если и бывают, то никогда в этом не признаются. Да и за этим капюшоном тебя самый глазастый не разглядит.
Крайт распахнул дверцу и, пренебрегая лестничкой, прыгнул прямо в грязь, ничуть не заботясь о начищенных до блеска сапогах. Сегодня он весь выглядел начищенным и очень-очень непривычным. Конечно, короткое пальто, узкие, «в облипочку» бриджи, а, главное, цилиндр с тростью шли ему невероятно. Но, с другой стороны, что Карту не шло? Вот только в форме или рубашке с курткой, которые он у дяди в поместье носил, кузен всё же выглядел привычнее и милее, что ли?
– Вылезай, не бойся, - позвал Крайт.
– Хотя нет, подожди, а то перемажешься.
Кузен сунулся обратно в карету и... подхватил девушку на руки!
– Великое Небо!
– ахнула Тиль, судорожно соображая, видны из-под задравшейся юбки панталоны или всё-таки не видны.
Ни до чего путного она додуматься не успела, всё кончилось до обидного быстро. Сердце только раз бухнуло, потом замерло испуганно, а хозяйка уже на каменном затёртом крылечке стояла.
– Что-то не так?
– поинтересовался Карт, поправляя перчатку.