Радиант
Шрифт:
Кажется, я плакала.
– Ты в порядке? – тихо спрашивает она.
Я все еще пытаюсь восстановить дыхание. Это отстой. Почему я не могу быть нормальной хоть раз. – Мы позже это обсудим, - говорит Анжела, когда я не отвечаю. – Естественно, не здесь.
Я таращусь в пол. Меньше чем неделю назад у меня появилось новое видение, первый раз на семейном ужине Зербино (Боже, вот это был спектакль – надо начать продавать билеты), затем в душе, и однажды в автобусе по дороге из Венеции. Конечно, Анжела заметила, но я не вдавалась в подробности. В этот раз в видении чувствуется что-то плохое.
– Ну, - говорит Анжела, когда мой пульс восстанавливается. – Ты хотя бы не упала. Не знаю, как бы я объяснялась с этими людьми, если б ты… - Она умолкает, слова увядают у нее на губах. Все ее тело становится жестким, словно она окаменела, ее взгляд останавливается на чем-то за моей спиной. Или на ком-то. Я поворачиваюсь, чтобы узнать на кого она смотрит.
С первого взгляда я принимаю его за простого итальянского парня, пялящегося на американок, которому чуть больше двадцати. У него оливковая кожа, темные глаза, коричневые волнистые волосы, которые аккуратно уложены. На нем простая белая рубашка на пуговицах с закатанными до локтя рукавами и брюки цвета хаки, блестящие кожаные туфли. Интересный, думаю я. Он смотрит на нас с намеком на улыбку.
У меня появляется это странное тревожное ощущение, прокатывающееся по позвоночнику.
Я поворачиваюсь к Анжеле. Она смотрит в окно, где нет ничего, кроме темного тоннеля, по которому мы движемся. Она заправляет за ухо прядь волос, затем кладет руки назад на колени и принимается безостановочно крутить кольцо на указательном пальце, нервная привычка, которой я раньше у нее не замечала.
Я снова бросаю взгляд на парня. Мы встречаемся глазами, его улыбка становится шире, глаза понимающие, почти смеющиеся.
– Энжи, - говорю я, вновь поворачиваясь к ней. – Кто…
Вдруг меня озаряет. Это должно быть таинственный парень Анжелы.
Ага. Я спрашивала себя, объявится ли он когда-нибудь? Я даже отпускала глупые шуточки, когда мы впервые оказались в Риме, вроде: « А где же Таинственный Незнакомец?», и Анжела одаривала меня таким взглядом, от которого бы цветы завяли, поэтому я прекратила. Я пыталась спросить ее об этом на прошлой неделе, но она повела себя так, словно у нее в Италии куча парней, а не один единственный. А теперь он здесь, во плоти, и Анжела так отчаянно пытается это скрыть.
– Ооо, - говорю я, начиная улыбаться от облегчения, что нет ничего опасного. – Понимаю. – Она наклоняется вперед и хватает меня за запястье. Сильно.
– Не читай меня, - выдыхает она. Но прикасаясь ко мне, она только делает так, что мне становится проще поймать ее чувства. Я вижу этого парня вспышками ее глазами, в воспоминаниях, его лицо совсем рядом, его глаза чудесного шоколадного цвета, его теплое дыхание напротив ее щеки, когда он подходит ближе, переводит взгляд с ее глаз на губы.
Я вырываю руку из ее хватки. Голос сверху объявляет остановку, и поезд начинает замедляться. Мы еще двух остановках от нужной, но Анжела вскакивает.
– Пошли отсюда, - громко
Я не спорю. Поезд останавливается, открываются двери. Я иду следом за ней, и несмотря на то, что она старается вести себя как обычно, я ловлю ее нарочито безразличный взгляд, брошенный в сторону итальянца. И ловлю его кивок в ее сторону. Он все еще улыбается.
Словно раскусил ее блеф.
ГЛАВА 3. АНЖЕЛА
(Переводчик:Наталья Цветаева ; Редактор:[unreal] )
Мама постоянно повторяет, что любовь похожа на укус змеи, яд медленно растекается по венам. Она никогда не рассказывала мне о своей любовной истории, о муже, который у нее был за несколько лет до моего рождения, а затем умер, тем самым разбив ей сердце. Все, что у нее осталось – это определенная страсть к религии и ее работе по управлению «Розовой подвязкой», или порой ко мне, когда я надеваю что-то слишком короткое, или моя помада слишком красная. Она бросит на меня взгляд и, схватив за руку, потащит в свою спальню с портретом Иисуса на стене. Она посадит меня на маленький плетеный стул у кровати и будет рассказывать о том, что любовь похожа на укус змеи. Это нечто опасное. И нечто плохое.
– Ты должна защищать свое сердце, - всегда говорит она.
Но что странно (кроме того, что у Иисуса у нее на картине голубые глаза и прямые золотистые волосы – да ладно) я думаю, она действительно имеет в виду мое сердце. То есть, говоря слово сердце, она не подразумевает слово девственность. Она не упоминает о похоти, хотя это, конечно, тоже плохо. Она говорит о любви.
Мама боится, что я полюблю.
– Защищай свое сердце, Анжела, - говорит она, и я киваю и говорю ей, что буду. Никакой красавчик не украдет мое сердце. Ни шанса на любовь.
– У меня нет времени на парней, - говорю я, а она отвечает: - Хорошо, - похлопывает меня по руке и смотрит на Иисуса, словно в комнате нас трое – я, мама, и Иисус – маленькая счастливая семья, которая только что закончила семейный разговор.
Хороший разговор. Проблема решена. Никаких назойливых историй с влюбленностью.
Но я задаюсь вопросом, не является ли причиной этих антилюбовных разговоров мой отец, человек, который меня сделал? Не думает ли она, что я должна избегать любви, потому что где-то глубоко внутри во мне есть что-то темное? Что-то, не заслуживающее любви?
Эту историю она рассказывала мне три раза, каждый раз отвечая на меньшее число вопросов, чем я задавала. Она гуляла вечером по Риму. Несколькими месяцами ранее от рака скончался ее муж, и она обезумела от горя. Она жила у матери, в окружении шумной толпы Зербино. Ей это было полезно, сказала она, быть частью шумной, энергичной семьи, каждый день хорошо питаться, получать напоминания о жизни. Но в тот вечер ей хотелось тишины. Ей хотелось побыть одной. Она пошла в Сан-Марко на мессу, и ангел шел за ней до дома. Она проснулась и увидела его темный силуэт, склонившийся над ее кроватью. Парализованная. Не в состоянии издать ни звука.