Радиомозг
Шрифт:
– Виноват!
Стройный человек, в подтянутой короткой куртке и высоких серых сапогах, обходил ее сбоку, и Илона удивилась, как это так незаметно он нагнал ее по дороге.
Человек, обходя Илону, нечаянно коснулся рукавом куртки рукава Илониной шубки и опять произнес:
– Виноват.
Илона посторонилась, пропуская человека вперед себя, а человек снял кепку и как-то просто и хорошо произнес:
– Добрый день.
– Добрый день, - машинально ответила Илона и тут только подняла глаза на человека. А взглянув на его лицо, тихо вздрогнула. Перед ней стоял тот беловолосый
– Это вы?
– спросила Илона и почувствовала, как жаркое ощущение с левого ее уха поползло на щеку.
«Я, наверное, покраснела, - подумала Илона.
– Почему это? Он примет меня за глупышку…» А юноша стоял и, все еще не надевая кепки, смотрел на Илону. Солнце просвечивало сквозь его белые вспушившиеся волосы, и казалось, что волосы светятся.
– Это я, - сказал юноша и пригладил волосы ладонью. Ладонь чуть дрожала, и Илона подумала, что он волнуется.
Она стояла у края дороги, где наезженная вытопка сразу переходит в наметанный снег, который рыхл и засасывает, как болото, если на него ступить неосторожно с дороги.
– Наденьте фуражку, - сказала Илона юноше, но тот засмеялся.
– Это не фуражка, а моя любимая кепка. А надевать мне не хочется… Мне тепло… Солнце-то, попробуйте, как жарит… Вот…
Юноша вытянул руки вперед, словно пощупал пальцами солнечные лучи, которые золотыми бечевочками спускались от солнца к заснеженной земле.
– Я все время помнил вас, - сказал юноша Илоне и не опустил рук, а прямо взглянул ей в порозовевшее лицо.
– Я играл тогда, а вы прошли мимо, только и всего… Но я это помню… В вас, мне кажется, есть что-то музыкальное.
– Наденьте вашу любимую кепку, - прервала юношу Илона.
– Вы очень хорошо умеете знакомиться… с девушками. Это у вас тоже… что-то музыкальное.
– Вы смеетесь - o6идeлся юноша.
Илона не ответила ничего. Она смотрела, мимо юноши, туда, к даче. Закутанная фигура тети Глафы вышла на кухонное крылечко и помахала рукой - Илона догадалась, что это готов завтрак.
– Меня зовут… Прощайте… Я должна идти.
Один маленький неверный шаг - и Илона вскрикнула. Перешагнула какую-то ничтожную черту, и уже нога соскользнула с плотного настила дороги в рыхлый проваливающийся снег.
– Ага… утонули?
Юноша ухватился за тонкие простертые к нему руки Илоны и сильным движением вытянул ее на твердую дорогу. С размаху, а может быть, юноша нарочно так сделал, но Илона налетела на фигуру юноши и на крошечную секунду как-то прильнула к нему. Это был миг, но это было. Крепкой рукой придержал юноша Илону, на мгновение они были близко-близко друг от друга, и пряди коснулись щеки. Илона оторвалась от юноши.
– Ой!
– Полные ботинки, - засмеялся юноша.
– Я всю зиму проболела. Только что стала на воздух выходить. И мне опять простуживаться?
Юноша указал на дачку.
– Вы здесь живете?
– Да… С отцом и тетей Глафой.
– Разрешите, я провожу вас?
– Юноша склонился к Илоне в почтительном полупоклоне.
– Вы, сейчас
Илона созналась тихо, как виноватая:
– Да. Я устала… Небольшая слабость… И внезапная головная боль. Это бывает еще со мной, но реже… А во время болезни было ужасно.
Юноша осторожно взял Илону под руку.
– Вы позволите?
– Пожалуйста… Я обопрусь на вашу руку локтем… Ничего?
Они подошли к дачной калитке и остановились проститься.
– Вот я и дома… - Илона запнулась: она не знала, как назвать своего нового знакомого. Юноша словно догадался.
– Меня зовут Михаил.
– Вы - музыкант?
– быстро спросила Илона.
Синие глаза юноши вспыхнули.
– А я похож на музыканта? Нет. Я работаю на заводе. Помощником мастера… Впрочем, да… Я играю… на домре… Вообще на струнных… Я теорию музыки немного знаю… Учусь.
– Это интересно. И музыке учитесь, и на заводе работаете… На каком заводе?
Юноша кивнул головой по направлению к тропе, за которой крошечной пуговкой торчала верхушка заводской трубы.
– Вот там наш «Красный химик»… Только теперь от химии там мало что осталось… На физику налегаем и на точную механику.
Илона посмотрела туда, куда показывал юноша.
– Вы работаете на том заводе? Но вы совсем не похожи на рабочего.
Беловолосые пряди будто сами собой закрутились у края кепки юноши, и синие глаза его потемнели.
– Я не понимаю вас… Когда я стою у станка, когда я полирую экраны, когда я вожусь с паяльниками и у меня руки в копоти и ржавчине… ну, я тогда рабочий… Но сегодня - день отдыха, я побрился, умылся, иду побродить по свежему воздуху, с вами вот познакомился… Я и сейчас - рабочий… Вот и надо, я думаю, чтоб наши рабочие вне работы никогда и ничем не напоминали прежнего, дореволюционного, эксплуатируемого рабочего… Мне рассказывал отец про прежнее житье-бытье у хозяйчиков… У рабочего раньше не было ни праздников, ни будней, а тянулась сплошная тягучка серых, каторжных дней. Ни одежи, ни обужи, как тогда говорилось. Отец у меня рабочий, все на своей жизни претерпел.
Илона потихоньку дотронулась до его руки.
– Михаил… Я не хотела вас обидеть. Что это вы наговорили?
– Да так, разволновался. Вы, можно сказать, в самую главную струнку ущипнули.
– Он сдвинул кепку на затылок.
– Мы к чему стремимся? На работе рабочий - ну так на работе, с внешнего вида нечего спрашивать. А в свободный день пусть он и вздохнет отдыхаючи, и приоденется чистенько, принарядится, погуляет.
Юноша оборвал сам свои слова.
– Впрочем, что это я разговорился? Вам и неинтересно.
Илона протянула ему руку.
– До свидания, Михаил.
Тот задержал руку Илоны в своей и чуть пожал.
– Как смешно, когда вы зовете меня Михаилом… Вы не русская?
– Я долго воспитывалась за границей.
– А отец ваш?
– Он из обрусевших французов… Профессор Толье… Не слыхали?
– Не слыхал… Толье? Нет. А меня вы зовите Мишуткой… Меня все так зовут… И вы зовите.
– Мишутка?
– Илона засмеялась.
– Но это уменьшительное от Михаил… И так только медвежат зовут, правда?