Радиус взрыва неизвестен

Асанов Николай Александрович

Гущин и Муромцев молча пошли за ним.

Как и следовало ожидать, ни одной лодки на берегу не было. Черная точка отодвинулась к горизонту, как только наши путешественники спустились к морю. Гущин, поняв, чего ждут от него, сел на песок и отчаянно замотал головой:

— Нет, нет, нет!

— Ну и оставайся! — решительно сказал Чащин и принялся раздеваться.

Муромцев опасливо спросил:

— А мне тоже надо плыть?

— Если я утону… — мрачно сказал Чащин.

— Ну тебя к черту! — сердито сказал Гущин и принялся снимать костюм. — Давай твою рукопись, я лучше плаваю.

— Но объясняешься хуже! — возразил Чащин. Он уложил рукопись в рубашку, повязал

ею голову и шагнул в воду.

Постоял на одной ноге, поежился от холода, переступил и шагнул дальше. И в тот же миг оторвался от земли. Берег был крутой.

Гущин вытащил из пиджака снимки, завернул их в майку и, по примеру Чащина, обмотал ею голову. Чащин уже плыл по золотой солнечной дорожке, когда услышал за собой сопенье и фырканье, будто его догонял тюлень. Морская вода выталкивала толстое тело Гущина.

Муромцев сидел на берегу, скучным взглядом окидывая горизонт, на котором едва виднелись две белые точки — головы пловцов. Он чувствовал страшную ответственность за брошенное ими имущество и страх за них самих. А они удалялись от берега все дальше и дальше, туда, где чернела еще одна точка — лодка.

18

Иван Егорович Голубцов — мужчина крупный и довольно плотный — до сих пор не изменил влечениям юности. Правда, он давно уже отказался от футбола и волейбола, а другие виды спорта, особенно такие, в которых мог бы принять участие мужчина под пятьдесят, у нас не в почете, но на долю Ивана Егоровича остались все радости охоты и рыболовства. В свободное время он любил пройтись с ружьецом или посидеть в лодке, — была бы вода, а рыбы могло и не быть.

Ловля ставриды на самодур — увлекательнейшее занятие. Партнеры — в ловле должно участвовать не меньше двух человек — берут лодку и уходят километра на два, на три в море вместе с восходом солнца. Там один из них медленно передвигает лодку, а другой опускает в море нехитрую снасть — два десятка крючков, оснащенных разноцветными перышками и прикрепленных к крепкой леске. Он подергивает и опускает эту снасть, а ставридка, привлеченная движением разноцветных перьев, хватает крючки. Жаль только, что клев ставриды продолжается не больше двух часов утром и примерно столько же вечером, а то на один самодур можно было бы выловить и тонну рыбы.

В двух километрах от берега воздух уже совсем чист, земная пыль не долетает сюда. Ученые вычислили, что на этом расстоянии засоренность воздуха не превышает двух процентов, тогда как на любом пляже она достигает двадцати двух. Таким образом, Иван Егорович наслаждался и как спортсмен и как эстет, да еще сохранял свое здоровье. Вот почему он, однажды испытав это удовольствие, стал ярым поклонником ловли на самодур и старался всегда приурочить свой отпуск к ходу ставриды — апрелю или маю.

Это увлечение заставило его отказаться от всяких курортов и искать такие места для отдыха, где никто не мешал бы ему наслаждаться рыбной ловлей. Поэтому он был искренне признателен, когда Коночкин сосватал ему путевку в «Чинары».

В «Чинарах» ему отвели отдельный домик, где он и поселился вместе с таким же любителем рыбной ловли и своим постоянным компаньоном профессором Золотницким.

Но сегодня Иван Егорович с утра был не в духе. Вчера вечером пришли запоздавшие газеты, чуть не за неделю, и редактор вдруг забыл, что он в отпуске. Просматривая один за другим вышедшие без него номера, Иван Егорович поймал себя на том, что ему хочется вернуться обратно в свой кабинет, почувствовать запах типографской краски от сырого еще

оттиска, а главное — ему хочется немедленно переверстать все эти номера, выкинуть из них длинные, как телеграфные столбы, передовицы, в которых нет ни одного резкого слова; заменить чем-нибудь другим обстоятельные статьи о том, будет ли конец мира; поставить на второй полосе хлесткий фельетон — уж, наверно, в городе есть о чем написать. С некоторым смущением он посмотрел на подпись своего заместителя и подумал, что, пожалуй, рановато было предоставлять полную самостоятельность Коночкину. В газету Коночкин пришел совсем недавно, многого не знает, а кое-что и не понимает, не потому ли газета стала пресной, как лепешка на соде? Иван Егорович принялся усиленно вспоминать, какой материал остался в «загоне» и был им запланирован на следующие номера, когда он собрался уезжать. Были там статьи о посевной — он помнил, что из Зареченского района пришла довольно острая корреспонденция о недостатках на севе кукурузы, однако в газете ее не оказалось.

— Рановато, рановато я уехал! — сердито пробормотал редактор, сочиняя в уме язвительное письмо Коночкину и Бой-Ударову. И вообще, кажется, напрасно он послушал Коночкина и забрался так далеко от города. Можно было великолепно провести отпуск и дома, лодку взять легко на любой водной станции. А отсюда советовать Коночкину не станешь. «Чинары» устроены так образцово, что даже телефон выключен, чтобы ничто не мешало отдыху.

Постепенно мысли Ивана Егоровича вернулись к «Чинарам». Дом отдыха ему поначалу очень понравился, но чем дальше, тем больше непонятного замечал своим острым взглядом редактор. Во всем доме не было ни одного отдыхающего из мукомольной промышленности, хотя дом принадлежал Мельтресту.

Из случайных разговоров с отдыхающими Иван Егорович успел выяснить, что большинство имели бесплатные путевки, и вспомнил, что Коночкин предлагал ему тоже бесплатную путевку. Все это выглядело странно…

Иван Егорович пытался успокоить себя тем, что находится на отдыхе, но тревожные мысли не уходили. Очень хотелось выяснить хотя бы для себя, как и для чего был создан этот дом? Служители рассказывали, что товарищ Сердюк довольно часто приезжает сюда с некоторыми ответственными работниками на субботу и воскресенье, но за полторы недели, что провел здесь Иван Егорович, директор Мельтреста не появлялся. И редактор решил подождать встречи, чтобы взять сразу быка за рога.

Ловля ставриды как-то перестала развлекать Ивана Егоровича. Правда, Золотницкий, заметив, что партнер его находится в угнетенном состоянии духа, предложил лучшее место — с леской, сам взялся за весла, но сегодня даже поклевка казалась вялой. Кончилось тем, что Иван Егорович поменялся местами с Золотницким и медленно направлял лодку к берегу, как будто там его ждало какое-то незавершенное дело.

Золотницкий, вытащив самодур в очередной раз и освободив его от бьющихся рыб, окинул взглядом горизонт и вдруг сказал:

— Я бы запретил отдыхающим заплывать так далеко! Смотрите, они уже на целый километр ушли от берегового буйка.

— Не утонут, — безразлично сказал Иван Егорович, медленно перебирая веслами.

— Э, да они и точно обессилели! — воскликнул Золотницкий, не спуская глаз с какой-то точки на горизонте. — Иван Егорович, гребите! Скорее! Вот вы все ищете бурной деятельности, так давайте спасать утопающих. Нечего думать о газете! Она никуда не уйдет.

Иван Егорович сердито посмотрел через плечо. Метрах в трехстах от лодки в мелкой зыби и на самом деле мелькали две белые точки — головы, повязанные косынками. Внезапно оттуда послышался жалобный крик: