Радиус взрыва неизвестен
Шрифт:
Он лихорадочно нащупал карандаш и потянул газетные полосы к себе. Но Бой-Ударов остановил его.
— Подождите! Вы пока еще заместитель редактора и, конечно, подпишете газету. Но я хочу, чтобы товарищ Запорожцев прочитал статью, которую вы не хотели печатать. Человек, использующий силу нашей печати для собственного благополучия и сокрытия неблаговидных поступков своих друзей, газете не нужен. И я надеюсь, что это будет последний номер газеты, который вы подписываете…
Запорожцев взглянул сначала на подпись под
— Вы знали, что в ведомстве у Сердюка неблагополучно?
— Откуда же? Я…
— Тогда почему вы опротестовали эту статью?
— Я… Я только хотел…
— Хотели, чтобы Сердюк успел скрыть все следы своей «деятельности»?
— Я не знал… Было только письмо из Мылотреста…
— Значит, в Мылотресте такое же положение? А с директором Мылотреста вы меньше знакомы? А то, что молодой журналист нашел в себе мужество и вскрыл безобразия, вас это не занимает? Какой же вы газетчик после этого?
— Но ведь я же хотел только доследовать материал! — с усилием прохрипел Коночкин.
— Погодите, погодите! — спохватился Бой-Ударов. — Может, эту историю и в самом деле надо еще доследовать? — Он рылся в столе. — Где же это письмо? А, вот оно! — И протянул Чащину большой пакет, на котором чьим-то твердым канцелярским почерком было написано: «Дополнительные материалы для корреспондента Чащина Ф. П.» — Ну-ка, вскрывайте, молодой человек! — и объяснил Запорожцеву: — Пришло в сегодняшней почте. Но, так как товарища Чащина не было, передали мне.
Чащин с неожиданным волнением вскрыл пакет. Значит, визит его в Мельтрест не прошел даром! Никто же там не знал, чем кончилась его попытка написать статью, а, однако, вот заботились, собирали для него новые сведения — словом, надеялись! Как же он мог бы смотреть в лицо этим людям, если бы не добился публикации своей статьи?
Коночкин, увидев неожиданный пакет, с испугом следил за Чащиным, изучавшим «Дополнительные сведения». Он, как видно, не очень надеялся, что дополнения будут более благоприятны для него, чем сама статья.
В пакете лежали сколотые канцелярской скрепкой документы. Чащин прочитывал их заголовки и передавал Бой-Ударову; тот, ознакомившись, — Запорожцеву. Коночкин, вытянув шею, разглядывал их издали, боясь протянуть руку.
Сверху лежал «Список закрытых товарищем Сердюком мельниц»; за ним следовал «Список частных лиц, получавших зерновые корма из Мельтреста», — на этом списке Бой-Ударов задержал внимание и вдруг спросил:
— Коночкина А. Е. — не ваша родственница, Иван Иванович? Тут вот говорится, что она получила полторы тонны зерна в Мельтресте?
И Коночкин еле нашел силы, чтобы отрицательно кивнуть головой.
Дальше в пачке находился «Список лиц, получавших
— А разве это не вы, Иван Иванович, получили за счет Мельтреста спальный гарнитур? Вот тут даже цена проставлена: «Р. 6500».
Коночкин молчал.
Последним документом оказался стенографический отчет выступления секретаря парторганизации Мельтреста на партактиве. К нему была приложена объяснительная записка:
«Выделенные крупным шрифтом абзацы отчета были сокращены редакцией газеты при публикации», — и все эти абзацы оказались опасными для авторитета Т. С. Сердюка…
— А не вы ли, Иван Иванович, дежурили в тот день по номеру? — снова осведомился Бой-Ударов.
Далее в объяснительной записке сообщалось, что бюро партийной организации Мельтреста осуждает свою примиренческую позицию по отношению к барским замашкам товарища Сердюка и предполагает в ближайшие дни провести общее партийное собрание по этому поводу. Бюро просит редакцию газеты направить на это собрание корреспондента товарища Чащина Ф. П., «партийное отношение которого к недостаткам нашей организации и заставило нас пересмотреть свои позиции…». Письмо было подписано секретарем партбюро Ермоленко.
— Ну, как вы считаете, — обратился к Коночкину Бой-Ударов, — следует ли напечатать эти документы в виде приложения к статье Чащина или просто передать их в прокуратуру? — Коночкин не ответил, и Бой-Ударов заключил сам: — Передадим в прокуратуру… — И сказал уже Чащину: — А вы обратили внимание, сколько у вас оказалось помощников? Ведь вот вы же сказали, что Ермоленко уже отправили в длительную командировку. А документы-то все-таки пришли!
И он с таким торжеством взглянул на Чащина, что тот невольно подумал: «Да, работа оказалась коллективной!»
Запорожцев взглянул на смущенно-торжественное лицо Чащина и улыбнулся: этот пламенный юноша начинал хорошо!
— Ну, товарищ Чащин, позвольте мне поздравить вас с началом газетной работы! — и протянул руку журналисту.
Чащин смутился, но радость скрыть все равно было невозможно.
Коночкин подписывал газету. Он подписывал ее так, словно это был его собственный смертный приговор. Да это и был приговор. Подпись вышла до того неразборчивой, что Запорожцев только головой покачал.
Зато Бой-Ударов был доволен.
— Ах, что за газета будет завтра, что за газета!.. — бормотал он, пока курьерша осторожно собирала полосы.
Когда она ушла, Коночкин смиренно спросил:
— Я могу быть свободным?
Запорожцев пожал плечами. Коночкин направился к двери, бросив на Чащина такой взгляд, что тот немедленно скончался бы, если бы взгляд мог убивать.
— Нет, какая будет газета!.. — продолжал восхищаться Бой-Ударов, даже и не заметив исчезновения заместителя редактора.