Радость и страх
Шрифт:
Она быстро оборачивается. В дверях стоит Гарри с чемоданчиком в одной руке и шляпой в другой.
– Гарри! Это я.
– Вижу.
Она сейчас же замечает, что Гарри чем-то недоволен, и бросается ему на шею.
– Гарри, ты не поверишь, какое это счастье - вернуться домой.
– Гм.
– Ты не очень обо мне беспокоился?
– Нет, в этот раз мы и не ждали вестей.
– Гарри, дорогой, я понимаю, я поступила по-свински, но если бы ты знал...
– Извини, мне пора на работу.
И оказывается,
Эдит тоже изменилась, в еще худшую сторону, чем Гарри. Табиту она встретила словами: "Опять явилась на нашу голову? Куда ты девала ключ от сейфа?" А потом почти перестала с ней разговаривать. И характер ее испортился, и красота исчезла. У нее опять новое, уже третье, лицо и фигура. Она толстая, красная; щеки налились, а нос все равно большой и тоже какой-то красноватый. Погрубела она страшно, и Табита только диву дается - как может Гарри любить эту вульгарную бабу.
Ребенок - мальчик, и, когда Гарри жалуется, что завтрак остыл или обед запаздывает, Эдит невозмутимо обрывает его: "Зато у тебя есть сын", и Гарри, морщась от бессильного отчаяния, убегает из дому.
Табита с ужасом замечает, какой он стал старый, измученный. Она думает: "Эта женщина сведет его в могилу". Но сострадания своего не высказывает, чувствуя, что он почему-то на нее сердится.
Оглядываясь на все то страшное и удивительное, что произошло с ней за последние пять месяцев, она возмущается: "Ему и не интересно, как я жила. А я ведь признала, что поступила по-свински".
Она старается держаться в стороне от этих недобрых, непонимающих людей. Дает им понять, что скоро уедет - вот только договорится о концертах. Черпает утешение в высокомерии, этом прибежище иждивенцев. И по восемь часов в день играет на рояле с остервенением глубоко разобиженного человека.
Не однажды, когда после утреннего завтрака ее вырвало и она прилегла с головной болью, Эдит приводит к ней Гарри, и он, осмотрев ее, спрашивает своим усталым, словно обессиленным заботами голосом: - Ты сама-то понимаешь, что с тобой?
– Я же сказала, я сейчас же уеду.
– А дальше что? Кто будет за тебя платить?
– Сама, конечно.
Эдит, встретив ее в коридоре, говорит:
– Я бы на твоем месте либо выбросилась из окна, либо приняла розовую пилюлю.
И в тот же день на камине в комнате у Табиты появляется коробочка с розовыми пилюлями. Табита не верит своим глазам: "Как будто я дурная женщина, как будто я на это способна".
Поставлена
– Смотри, что мне дала Эдит.
Гарри смахивает коробочку в ящик стола.
– А ты приняла их?
– Разумеется, нет. Гарри, ты ведь не знал, что Эдит мне их подбросила?
Он, словно негодуя, идет к двери, но на пороге оборачивается.
– Эдит хотела сделать как лучше. Она желает добра тебе - и мне. Ты не имеешь права говорить о ней в таком тоне.
– Так ты, значит, знал?
– Пожалуй, лучше нам оставить этот разговор. Я вижу, ты решительно не хочешь прислушаться к голосу благоразумия.
– Благоразумия?
– В этом возгласе изумление, отчаяние.
– Это потому, что я не хочу идти на преступление?
– А-а, вздор.
– И он уходит, хлопнув дверью.
В тот же день Табита, у которой осталось еще немного денег от музыкальных вечеров в Хитленде, перебирается в пансион в Пимлико. Она решила, что готовиться к концертной деятельности у нее нет времени. Она будет давать уроки, даже играть в кафе - лишь бы не оставаться в Кедрах незваной гостьей.
А дней десять спустя Мэнклоу, все еще промышляющий в хитлендских кабаках скверными копиями с шедевров Доби, получает коротенькое письмо с вложением десяти шиллингов: "Дорогой мистер Мэнклоу, это только часть долга, больше вернуть сейчас не могу. Надеюсь, Вы здоровы. Я живу по этому адресу временно, пока не устроилась с работой. Искренне Ваша, Табита".
Мэнклоу решает: "Образумилась". Однако видит он перед собой женщину, которую едва может узнать. Очень худая, нервная, она встречает его возгласом: "Мистер Мэнклоу, какой приятный сюрприз!"
– Вы меня не ждали?
– спрашивает он, неприятно озадаченный.
– Я вам так рада!
– А братец, значит, не возликовал?
– О, брат отнесся ко мне очень хорошо, все неприятности от невестки. Вы не поверите, мистер Мэнклоу...
– И она рассказывает ему, что случилось, вкладывая все слова Гарри в уста Эдит.
– А еще представляется такой респектабельной, такой набожной.
– Ну понятно, как же иначе. Но послушайте, Тибби...
– Вы еще в Хитленде это говорили - такие люди думают только о себе, о своем так называемом положении в обществе.
– А что им остается. Но, Тибби...
– До чего же это все мерзко.
– И Табита еще долго, пылая негодованием, поносит респектабельных людей. Мало того что англичане неумные, ограниченные, заявляет она, они еще самые ужасные на свете лицемеры. Теперь она понимает, как прав был мистер Стордж. В Англии никому нет дела до искусства. Стоит вспомнить, как обошлись с Уистлером, как ругают импрессионистов. Что касается музыки, так им даже преподаватели не нужны. В агентствах только смеются над тобой, когда справляешься о работе.