Радости моего детства
Шрифт:
День клонится к вечеру, мы не знаем, уедем ли мы сегодня с этой остановки или нет. Но нам с братом это и не важно, у нас есть занятие: туннели в камнях не так-то просто прорыть, ещё сложнее – сделать так, чтобы они остались целыми.
А родители – мы замечаем это случайно – уже почти кричат друг на друга, и папа наконец решает, что он пойдёт пешком эти пятнадцать километров, а мы останемся ждать. Нет-нет, он предлагает пойти всем вместе, а мама не соглашается: мы же с братом маленькие.
– Мы не маленькие! – кричим оба и бросаемся к маме. Мы хотим доказать, что мы не маленькие: «Вот
Мы с братом в восторге от предложения папы идти пешком: мы никогда не ходили на такие расстояния!
Папа поднимает вещи, мама берёт моего брата за руку, а я отбираю у папы какую-то маленькую авоську – он легко отдаёт её мне, – и мы отправляемся в путь. Надо же – мы сейчас пройдём пятнадцать километров! Я смотрю на брата, глазами показывая ему, как же это здорово. Он соглашается со мной, он и сам не идёт, а почти скачет вприпрыжку, и мама удерживает его, чтобы он не ускакал.
Но как только мы отходим от остановки метров на двадцать, появляется автобус. Как досадно, срывается такой поход! Я грустно отдаю авоську обратно папе, брат тоже нахмурился и уже не прыгает, а еле плетётся к автобусу. Дверь со скрежетом открывается, и мы забираемся в него.
Старый дребезжащий автобус везёт нас по пыльной дороге, и мы с братом восхищённо смотрим в окно, впитывая в себя эти новые виды. Хоть виды-то совсем и не интересны: поле и где-то там вдалеке – лес. Брат сидит у самого окна, с ногами забравшись на потёртое кожзамовое сиденье, а я сижу на краешке того же сиденья рядом с ним. Наши лбы упёрлись в стекло, на котором, если сфокусировать зрение, видны серые следы от дождевых капель, пробивших себе извилистый путь на пыльном окне. Значит, дождь был, может быть, вчера, автобус высох, а следы от капель остались – и на этом окне можно целую карту нарисовать. Но нам оно не интересно, нам интересно то, что за ним.
Наконец мы встречаем идущую прямо через поле – и в одну, и в другую сторону от дороги – полосу сосен.
– А это что? – спрашиваю я у папы.
– Сосны.
– А зачем они тут? Их так посадили? Они же не сами так выросли?
– А это граница между Вологодской областью и Ярославской. Они отмечают границу.
– Границу… – задумываюсь я. – А где тогда пограничники?
Папа смеётся:
– Пограничники – это когда граница между странами.
– Чтобы враги не напали? – уточняю я.
– Да.
– Как с немцами, да, тогда война была, помнишь? – спрашиваю я.
– Ты-то что помнишь? – улыбается он, треплет своей шершавой рукой мои волосы. И мы едем дальше, любуясь полями в закате.
– Смотри, смотри! – чуть не подпрыгивает на сиденье брат, показывая мне идущих коров.
Я и сам их увидел уже раньше и тоже смотрю не отрываясь. У нас в поселке нет коров. Лошадь – да, можно встретить, на лошади какой-то старик привозит по утрам молоко в ларёк около нашего дома. А коров нет. И такие они интересные, задумчивые, как будто немного уставшие, но совершенно спокойные.
– Они без рогов, – замечает брат.
– Потому что быки с рогами, а коровы без рогов, – отвечаю я.
Папа молчит, не исправляет меня: значит, я всё правильно сказал.
Коровы
– Смотри, смотри! – И показывает рукой куда-то вперёд.
Я смотрю и вижу какое-то высокое – особенно на фоне бесконечных полей и редких кус тов – здание, всё устремлённое ввысь.
– Папа, что это? – спрашиваю я.
– Это церковь, – отвечает он. – За шесть километров до Кукобоя видна.
– Это она за шесть километров отсюда? И мы видим через шесть километров? – удивляюсь я.
– Нет, – улыбается он, – ближе уже, вы просто поздно заметили.
Да, она ближе, высокая, очень большая и, наверное, очень старая – даже деревья начали расти из её нескольких зелёных крыш. Но красивая.
– Тут тебя крестили, – сообщил папа.
– Крестили? – переспрашиваю я и задумываюсь, потому что не знаю, что это значит.
«Я тут был, оказывается, – думаю я. – Как это так? Я это всё впервые вижу, а получается, что тут уже был… Значит, я не еду туда, я туда возвращаюсь – и в том числе к этому большому, красивому зданию, где меня когда-то крестили».
Вот и сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что всю жизнь возвращаюсь куда-то. И никак не могу вернуться.
Лилия Тырса
Мимолётности сибирского детства
Детство запомнилось мне частыми сборами в дорогу и переездами: отца, опытного газетчика и полиграфиста, начальство бросало налаживать работу то одной, то другой районной редакции и типографии по причине послевоенной нехватки профессиональных кадров.
Обычно мы перебирались на новое место жительства летом в разгар речной навигации. Мне нравилось путешествовать на пароходе: колёсный, шлёпает лопастями по воде, ревёт, пуская пар, вот только труба коптит нещадно. Подолгу гуляя по палубам против движения парохода, я представляла, что мы плывём обратно и вот-вот вернёмся в знакомые края.
Вот так и я сейчас поворачиваю память вспять, вороша прошлое и возвращаясь к мимолётностям сибирского детства…
Колыбель моя – старинное сибирское село Колывань на берегу реки Чаус. Память удержала терпкий запах полыни и горький вкус молока коровы, на выпасах отведавшей серебристо-серого растения.
Лето. Зной. Взрослые на покосе. Детвора отправилась покупать морс в ларёк кооперации. Брат взял и меня, хотя ребятишки возражали, мол, слишком мала, чтобы выдержать долгую ходьбу, будет уросить [1] . Однако брат убедил друзей, что меня нельзя оставлять дома одну: мало ли что может случиться. По дороге огольцы затеяли спор, у кого стеклянная тара крепче, и стали проверять её на прочность, устроив бой на бутылках. Про меня забыли, я отстала от компании, заплутала в зарослях высоченной полыни и, уморившись, уснула…
1
Уросить – капризничать.