Радости земные
Шрифт:
А мистер Пемберти поддакнул:
– Хорошо, моя дорогая.
Судя по всему, ему частенько приходится поддакивать.
Миссис Пемберти поднялась и удалилась, оставив за собой шлейф дорогих духов, в которых она, надо думать, купается. Уходя, Трэддлс нацелился на мою лодыжку, но снова промахнулся, поскольку я предусмотрительно увернулась. Мистер Пемберти ушел, не поднимая глаз. Бедолага!.. Ему, скорее всего, здесь нравится, и переезжать неохота. Хотя выбора у него в любом случае нет. Решения миссис Пемберти обсуждению не подлежат.
Профессор вздохнул с облегчением. Я тоже.
– Угоститесь куском фруктового
– Это ужасно! – покачал головой профессор, теребя свою аккуратную бородку. – Смерть – это одно, смерть ставит точку. Ты знаешь, что человек ушел навсегда и больше не вернется, и от этого страдаешь. Но если он ушел из дому и пропал, это еще хуже. Нет ничего страшнее неизвестности.
– Аминь, – согласилась я. – Возьмите торт, а я пойду к бедняге Холлидею, хотя вряд ли он захочет есть.
– Коринна, вы добрая душа. Милосердие – это великая вещь! – сказал он прямо как сестра Мэри. – Кстати сказать, как прошло дежурство в «Супах рекой»?
– Театр ужасов! – со вздохом ответила я. – Не хватало только газовых фонарей и Гюстава Доре. Сюжетов для его гравюр ночью было навалом. Никогда не думала, что в цивилизованном городе может твориться такое.
– Цивилизация – штука тонкая, как сигаретная бумага, – пояснил профессор. – Римляне и греки хорошо это знали. А мы забыли.
– Вы правы, – согласилась я и пошла к Холлидею, в квартиру под названием «Дафна». Позвонила. Дверь приоткрылась.
– Здравствуйте, – сказала я. – Может, вы меня помните – я Коринна. Мой бывший муж Джеймс – мы вчера с ним ужинали в ресторане – сказал, что вы теперь здесь живете.
На пороге стоял обрюзгший мужчина, с мешками под глазами и винным перегаром – и это в два пополудни. После того, как дочь сбежала из дома, он пристрастился к бутылке, и эта страсть явно не доведет его до добра.
– Жена Джеймса? Разве ее не Ивонна зовут?
– Ивонна – это его нынешняя жена. А я бывшая. Я живу в этом доме. Джеймс сказал, что вы переехали, вот я и подумала: нужно зайти и поздороваться с соседом.
– Поздороваться, – рассеянно повторил он и открыл дверь.
Я вошла.
Вдоль стен стояли бесчисленные коробки. Я-то знаю, какой это кошмар. Распаковываешь и раскладываешь. Распаковываешь и раскладываешь. И часов через надцать подобных упражнений остается столько же нераспакованных коробок, сколько их было в самом начале. А ты так и не нашел ни муку, ни сковороду. Человека, который недавно переехал, можно сразу опознать в магазине: он отказывается от упаковки. Предлагать ему тару – все равно что спрашивать у потерпевшего кораблекрушение, что он думает о приливах и отливах. Когда я приехала в «Инсулу», я распаковала вещи за день: мне активно помогали подруги, а я щедро угощала их вином. В результате некоторые вещи потом нашлись в весьма неожиданных местах – до сих пор не знаю, кто додумался засунуть конверты в морозилку, – зато распаковочные муки быстро закончились. На радостях я сплясала на горе пустых коробок, а потом выставила из дома помощниц, а заодно и опустошенные бутылки.
Холлидей успел извлечь из коробок только бутылку виски, стакан, пачку сигарет, пепельницу и телевизор. Перед телевизором сиротливо стояло кресло. Не дожидаясь приглашения, я приставила к нему второе и села.
– А ведь я даже не знаю, как
Черт, до чего же приятно пахнут его сигареты! Так и манят! Словно говорят: «Давай, закури! Ведь ты помнишь, как это здорово». Еще бы, я все помню! Мой роман с табаком был продолжительным и страстным. Холлидей отклеился от двери и плюхнулся в кресло. А рука потянулась к пульту.
– Энди, – не сразу ответил он.
Наконец-то мой вопрос достиг одной из все еще действующих извилин в его мозгу!
– Позвольте закурить, – попросила я («Коринна! – возопила моя совесть. – Ты проиграла!»), – и скажите мне вот что: вы так и будете без продыху пить или мне приготовить вам что-нибудь поесть?
– Поесть?
Я сидела и с наслаждением затягивалась. Докурила сигарету до самого фильтра и почувствовала себя прекрасно. Разве что голова чуть-чуть кружилась. Потом я прошла на кухню с голыми стенами, где были верные друзья алкоголика – «Берокка» и кофе. Растворимый кофе. На полу в большой коробке с надписью «кухня» оказались пять рубашек, книга по местным винам и вилки с ложками. Из другой коробки я извлекла кастрюлю, консервную банку с супом и коробок спичек с этикеткой клуба. Какого именно, не знаю и знать не хочу. Приготовив суп согласно инструкции на ярлыке, я принялась за поиски чашки или плошки. В коробке с надписью «разное» нашлись три кружки. Все это время Энди Холлидей и бровью не повел.
Вернувшись в комнату, я вложила кружку ему в руку и сказала:
– Выпейте суп. И он стал пить.
Наверное, подсознательно я копировала миссис Палмер, суровую медсестру, которая, вне всякого сомнения, обладает тем самым auctoritas,о котором мне рассказывал профессор. Я заставила Холлидея выпить еще супа, а потом и кофе с куском фруктового торта. В результате он начал трезветь.
Опустив руку в карман, он извлек оттуда фотографию девочки с резкими чертами лица в костюме в стиле диско. Белокурая, с узкими глазами, угловатая… На снимке она щекотала Энди Холлидея длинным пером и хохотала. Энди выглядел намного моложе, почти таким, как я его помнила.
– Это она, – сказал он таким упавшим голосом, что у меня сердце сжалось.
– Как ее зовут? – спросила я.
– Шери. Она была папиной дочкой. А потом сбежала из дома.
– Сколько ей здесь?
– Четырнадцать. Уже три года прошло. Я столько ее искал! И сейчас ищу. Она ушла ночью, даже записки не оставила и… и… – Он нервно сглотнул. – А все потому, что жена ей не поверила. Тина считала ложью то, что Шери сказала про дядю. Это не укладывалось в голове! Такой милый человек, и так любит детей… Я тоже сказал дочке, что не верю ей, вот она и убежала. Да так и не вернулась.
И тут он заплакал.
– Значит, она сказала правду? – спросила я.
Он шмыгнул носом, и я протянула ему бумажную салфетку.
– Ну да, все именно так и было! Этого извращенца застукали, когда он приставал к другим племянницам; мой брат оказался умнее: он своей дочери поверил и поймал его, можно сказать, на месте преступления. Сейчас этот подонок за решеткой, и тем лучше, иначе я придушил бы его собственными руками. А его сестрица, моя жена и мама Шери, – боже праведный! – до сих пор на его стороне. Говорит, мол, во всем виноват их отец. Я развелся с этой кретинкой. А моя невинная дочь, моя Шери, ушла, и я ее больше никогда не увижу.