Радуга чудес
Шрифт:
Гречанка
Она отыскала меня в Шанхае. Ей было 16 лет, и она прекрасно говорила по-русски, так как ее родители-греки почти всю жизнь прожили в России. Она просила меня объяснить одно странное явление: всю жизнь, сколько она себя помнит, ей снится всегда один и тот же страшный сон. Она видит себя бегущей, ночью: вся она какая-то истерзанная, с полной отчаяния душой… Она взбегает на мост, под которым черная, черная ночная вода, и в эту черную бездну она бросается вниз головою, потому что хочет лишь одного —
На этом все обрывается. Иногда она видит этот сон каждую ночь, иногда — реже, но не менее четырех раз в неделю.
Я объяснил ей, что у человека есть душа, которая не уничтожается в момент так называемой смерти; что эта душа по истечении определенного периода времени снова рождается на Земле в теле ребенка, снова проходит цикл одной жизни, снова умирает и рождается, продолжая бесконечное восхождение; что каждая такая жизнь человека есть, просто один урок в школе Бытия, где учителем является Закон причин и следствий: что посеешь, то пожнешь; что «нет явления без причины, и какова причина, таково и следствие».
Далее я сказал, что в своем предыдущем воплощении, то есть в прошлой жизни, предшествовавшей ее рождению от нынешних родителей, она покончила жизнь самоубийством именно таким образом, как она видит в своих повторяющихся сновидениях, которые являются частью того возмездия, которое уготовлено великим законом причин и следствий каждому самоубийце, нарушившему закон Жизни.
В чем будет заключаться остальная часть этого возмездия, не было надобности ей говорить, чтобы не опечалить это юное существо, которое, как и мы все, совершало бесконечные ошибки, падало и поднималось…
Она рассталась со мною наполовину убежденной, наполовину — нет. Я думал, что мы никогда больше не встретимся.
Прошел год-полтора. Проходя по шанхайскому Банду, набережной Вампу, я услышал, как женский голос окликнул меня по имени-отчеству. Я обернулся — это была она, гречанка. И чуть ли не первыми ее словами были:
— Наконец-то я увидела другой сон!
Это были часы «пик», когда Вампу превращается в сплошной, медленно ползущий с бесчисленными остановками поток автомобилей, и в воздухе висит гул громадного города, изредка дополняемый басовыми гудками пароходов.
Оказалось — мы оба спешили. Мы отошли к стене Гонконг-Шанхайского банка, и там она коротко и торопливо рассказала содержание того, «другого», сна, который пролил свет на загадку ее обычного сновидения.
Она видела себя маленькой девочкой на одинокой ферме в горах. Ее родители обрабатывали землю. Это была глушь, судя по костюмам — Греция. Когда? Этого она не знала, но теперь почему-то думает, что сотни две лет тому назад. Потом с гор пришли разбойники и убили отца и мать. Девочка в ужасе забилась в какую-то щель, бандиты ее не нашли, а, может, и не искали… Когда грабители ушли, страх обуял ее в залитой кровью хижине, и она побежала куда глаза глядят. Какие-то люди приютили ее, воспитали и сделали… уличной проституткой… Это была тяжелая жизнь — с пьяными драками, избиениями и растоптанным человеческим достоинством… И когда она больше не в силах была ее выносить — побежала ночью топиться, финалом сна было постоянное ее
Мы немного помолчали. Потом она добавила, что собирается, выйти замуж за служащего речной полиции. Я пожелал ей счастья, и мы расстались. Она ушла, свежая, улыбчивая, но мне тяжело стало на душе: я знал, что по закону причин и следствий, называемому Кармой, тот, кто покончил с жизнью самоубийством, непременно будет убит против воли в следующем воплощении, и чаще всего тогда, когда ему больше всего хочется жить…
И мне так хотелось, чтобы Великий Закон Пространственной Справедливости нашел ей оправдание.
Рассказ сестры милосердия
Это было во время Первой мировой войны. Бои шли в Польше. Наш госпиталь развернулся в имении богатого пана. Как-то мне дали поручение съездить по делу в соседний госпиталь, расположенный в одном из многочисленных имений польских магнатов Радзивиллов.
Поехала я с санитаром на двуколке. Еду туда первый раз, ясно, что ни дороги, ни того имения не знаю, не видывала, а когда стали подъезжать, стала улавливать что-то знакомое.
Имение старинное, с громадным парком, с оградами с версту… Аллея ведет к главному подъезду, усадьба чуть виднеется за громадными купами деревьев — чувствуется, что не усадьба это, а дворец…
Но, странно, когда подъехали ближе, меня охватило волнение: я, несомненно, знала это имение — я там была, но — когда?
Мой ум, точно человек в кромешной тьме, шарил по закоулкам сознания в поисках ответа на это «когда». Но вместо указания времени в моей памяти быстро всплывали детали этого места, пока еще скрытые от меня оградою парка: вот тут, за оградой, налево от громадных чугунных ворот должен быть большой пруд — он очень красив, по берегам его установлены мраморные статуи… Вазообразный фонтан и фонтан с амурами…
Дальше пойдет аллея, которая упрется в китайскую беседку…
«Что? Я с ума сошла? Откуда я все это знаю? Нет! Это надо проверить!»
Я решительно приказала санитару остановить лошадь, не доезжая ворот, а сама пошла проверить. И знаете, все так и оказалось, как мне представлялось: и пруд, и фонтаны те же самые, и дорожки… Но только нехорошо мне сделалось, трепетать я начала, ужас на меня навалился… Должно быть, когда-то что-то страшное я пережила там…
Я бросилась бежать — скорее на двуколку! Велела санитару ехать назад, так и не выполнив поручения. Всю дорогу думала, как оправдаться перед начальником госпиталя…
Человек, читавший эпитафию на собственной могиле
«Мы в забытых кладбищах попираем собственный прах…»
Сны… Серия снов, где одно сновидение являлось продолжением другого — предыдущего. Из них слагались сперва кусочки жизни, которые прерывались отсутствием каких бы то ни было сновидений, или же они были явно «из другой оперы». Затем опять появлялись прежние, знакомые уже лица и места — они заполняли пустующие промежутки, и из «кусочков» сформировывалась целая жизнь.