Радуга над Теокалли
Шрифт:
Обе женщины страдали молча. При встречах они прятали глаза и пытались заводить ничего не значащие разговоры о домашних делах. Это очень раздражало обеих, но никто не изменял принятому поведению, что ещё больше ожесточало их и разводило в разные стороны. Обстановка накалялась с каждым днём, и в одно утро Иш-Чель отдала приказ слугам собирать вещи. Она решила бежать из Теночтитлана в пригородный дом.
Что двигало обезумевшей матерью, было понятно каждому – при отсутствии Амантлана именно ей предстояло тянуть жуткий жребий для сына.
Устав
– Ты не сможешь убежать от судьбы, Золотое Пёрышко Колибри…
– Я попытаюсь… – невестка упрямо вздёрнула подбородок.
– Здесь у тебя больше шансов, подумай, тебе принесут полную корзину…
– А вдруг они не станут выезжать за город?
– Доченька, дорогая, ты ошибаешься, потому что жрецы обойдут дом за домом, пока не будет вытянут жребий! Одумайся…
– Да, вы правы, теперь от меня почти ничего не зависит. Но если бы он был сыном простой рабыни, никто не протянул бы ему этот жребий – это удел детей пилли! Ну почему вашему сыну удалось уговорить меня! Зачем он сделал меня своей женой! О, боги! Где же вы? Зачем я согласилась?!
– Ты ослеплена и ожесточена, дочка, останься и возьми себя в руки.
– Маленький Ягуар – моя жизнь. Он все, что есть у меня. Я смешна вам. Пусть так. Я бегу, чтобы спасти сына! – Иш-Чель решительно села в каноэ и накинула на голову покрывало, обрывая тем самымразговор со свекровью.
Снова ничего от неё не зависело. Вновь ничто не имело значения. Но она должна была действовать, хотя бы уехать из столицы, ставшей внезапно мрачной и угрожающей.
Теночтитлан давил на неё, не давал думать. Тишина угнетала. А дом стал казаться клеткой, из которой просто необходимо было вырваться. А там… Может быть, вне города и подальше от храмов и жрецов она сможет сосредоточиться и найти выход? Слабая, но всё жехоть какая-то надежда была. И она не имела права ею не воспользоваться.
Однако за городом дни тянулись по-прежнему. Выхода не было. Она похудела и практически перестала есть, со страхом ожидая дня праздника Выпрямления деревьев.
Когда наступил этот день, глухой звук барабанов возвестил о его начале, достигнув ушей всех, будя в людях смутное беспокойство и тревогу. Он быстро летел над водой и накрывал окрестности Теночтитлана, проникал за стены домов, заставляя Иш-Чель вздрагивать.
"Вот оно! Помогите мне, боги!"
Иш-Чель проснулась от звука барабанов, ощутив, что не имеет сил подняться. В голове лишь стучала настырная мысль: "Пройдите мимо моего дома!"
Но их поместье было первым из расположенных за городом, дальше раскинулись десятка два домов менее знатныхпридворных.
Совершенно неожиданно Иш-Чель вдруг поняла, почему старая Ишто уговаривала её оставаться в городе – в соответствии с рангом Амантлана, ей предстояло выбирать в первой десятке знатных, а это увеличивало шанс вытянуть гладкую дощечку
– О, боги, будьте милостивы к нам! Что же делать?! – Иш-Чель заметалась по поместью, слуги в страхе шарахались от одного её вида – огромные тёмные круги под прозрачными от слез глазами опускались до середины щёк, взгляд практически безумный. Она не различала предметы, не помнила имён, только со страхом прислушивалась к плеску вод озера, по которому должны были прибыть жрецы с корзиной.
"А что, если сесть в каноэ и отплыть, но не удаляться от поместья?" – мелькнула новая мысль. Ведь они могут просто гулять? Могут. Они никуда не уплыли, и никто не обвинит их в измене – пределы поместья большие, их не найдут!
Но и эта мысль была отвергнута – жрецы не уйдут, пока не проведут жеребьёвку. А слуг в поместье хватает, все сады и угодья будут тщательно ими досмотрены…
Ближе к полудню показались лодки жрецов. Их было около десятка – это означало, что все семьи пилли, оставшиеся в Теночтитлане, благополучно избежали участи избранников богов и могут радоваться. И она сама вытянет жребий. Она и никто другой подтвердит – жить сыну или быть принесённым в жертву. Каноэ, празднично украшенные большими гирляндами цветов, причалили к мосткам поместья Амантлана, все слуги высыпали их встречать, радостно приветствуя. Только Иш-Чель, крепко держа за руку сына, и Ишто, по щёкам которой текли слезы, застыли на пороге дома.
Как ни странно, но внушительная группа из двадцати жрецов, заполнив большой двор, сделала это практически без шума. У всех прибывших был необычайно строгий, даже несколько суровый вид. Пелена тумана плотно опутала сознание Иш-Чель, её глаза подёрнулислёзами, которым она не позволяла капать. Женщина стояла, как во сне.
Все прибывшие жрецы казались ей на одно лицо. Худые лики, только кожа и кости, своим аскетическим видом напоминали человеческий черепс совершенно пустыми глазницами, были похожи на скелеты в наброшенных пёстрых плащах.
Посланники уверенно и спокойно подошли к центру площадки возле дома и опустили лёгкую корзину. Лежащие в ней пластинки тихо стукнули.
Жрецы застыли, сохраняя невозмутимое выражение на каменных лицах. Когда пауза затянулась, старший в группе окинул домочадцев цепким взглядом, выхватив из общей толпы Иш-Чель. В его голосе прозвучало с трудом скрываемое раздражение:
– Нам предстоит далёкий путь, госпожа… Если нет хозяина дома, доблестного Амантлана, то исполните долг вы, – жрец едва скрывал усталость и пренебрежение. Он происходил из знатного мешикского рода, и потому жена Амантлана для него – обычная женщина, к тому же ещё и бывшая рабыня, такую он не мог уважать.