Радуга в небе
Шрифт:
Он поставил свою подпись, и все учителя подписались тоже. Ей было приятно видеть их подписи. Она любила их всех. Они были ее товарищами по работе. И уходила она из школы с гордостью, которой суждено было остаться с нею навсегда. Она стала товарищем и соратником школьных учителей, в чем они и расписались, заверив ее в том, что она стала одной из них. Она стала труженицей, в огромном здании, созидаемом мужчинами, есть и ее крохотный кирпичик; она тоже стала теперь признанным строителем, созидателем.
Потом настал день переезда. Урсула поднялась рано, чтобы запаковать оставшиеся вещи. Прибыли телеги, присланные из Марша ее дядей, так как
Дом был целиком в ее распоряжении. Она вступила в отмытую от пыли и грязи чистейшую тишину. Пол в столовой был устлан толстым тростниковым покрытием — очень плотным, сияюще свежим, цвета подпаленного солнцем камыша. Стены были бледно-зелеными, двери — темно-серыми. Урсуле особенно понравилась эта комната, когда в большие окна проникало солнце, заливая все своим светом.
Она распахнула окна и двери навстречу солнечным лучам. На маленькой лужайке цвели яркие цветы, дальше было распаханное поле, которому вскоре предстояло быть засеянным. Она оставалась одна и потому прошла в сад за домом, дойдя до самой ограды. Восемь церковных колоколов пробили время. Послышался многоголосый городской шум, шедший откуда-то неподалеку.
Наконец из-за угла показалась телега со знакомым скарбом, наваленным некрасивой горбатой кучей, рядом шли ее брат Том и Тереза, гордые тем, что сумели пройти пешком от остановки трамвая целых десять миль или даже больше. Урсула налила прибывшим пива, и мужчины с жадностью выпили его прямо у двери. На подходе была вторая телега. Появился отец на мопеде. Мебель с трудом подняли по ступенькам на лужайку перед домом и свалили там на солнцепеке, что выглядело очень странно и некрасиво, хотелось поскорее расставить все по местам.
Работать с Брэнгуэном было одно удовольствие — так легко и весело он все делал. Урсуле нравилось говорить ему, куда поставить ту или иную из тяжелых вещей. Ревниво следила она за тем, как волокут мебель по ступеням, как вносят ее в двери. Когда тяжелые вещи были уже в доме, телеги отбыли. Урсула с отцом работали как заведенные, перетаскивая в дом легкие вещи, еще остававшиеся на лужайке, и расставляя их по местам.
— Ну что ж, дела идут, — весело говорил Брэнгуэн.
Приехали еще две порции грузов. На борьбу с тяжелой мебелью и перетаскивание ее по лестнице ушел целый день. Около пяти прибыли последние вещи с миссис Брэнгуэн, а также пятеро младших в двуколке, которой правил дядя Фред. Гудрун и Маргарет от самой станции шли пешком. Теперь вся семья была в сборе.
— Ну вот, — сказал Брэнгуэн, когда его жена спрыгнула на землю, — теперь мы снова вместе.
— Ага, — радостно подтвердила жена.
И короткий обмен репликами, предполагавший такую большую и не требующую выражения близость между этими двумя, сразу же родил ощущение дома в сердцах детей, сгрудившихся вокруг родителей и до того чувствовавших себя не очень-то уютно.
В доме был еще полный хаос. Но в кухне уже горел очаг, перед очагом был постелен коврик, на крюке висел чайник, и едва зашло солнце, миссис Брэнгуэн принялась готовить первую трапезу на новом месте. Урсула с Гудрун приводили в порядок спальни — они работали увлеченно, свечи так и мелькали в их руках, переносимые то туда, то сюда. Вскоре из кухни потянуло вкусным запахом яичницы с ветчиной, кофе, и при свете газовых фонарей начался собранный наскоро ужин. Семья
Когда стемнело, детей совсем сморило и они пошли спать, но возбуждение не давало им уснуть, и голоса их умолкли не скоро — ведь какое приключение пережили они в этот день!
Утром все проснулись ни свет ни заря, и дети все удивлялись, крича:
— Когда мы проснулись, мы не могли понять, где находимся!
В окна неслись непривычные городские звуки, то и дело звонили колокола большой церкви, и звуки эти казались настойчивее и суровее звона маленьких колоколов в Коссетхее. Из окон открывался вид на другие краснокирпичные дома и дальше — на лесистый холм за лощиной. Все испытывали радостное чувство простора, освобождения, вольной воли, наполненной светом и воздухом.
Но постепенно все, так или иначе, принимались за работу. Семейство их отличали небрежность и неаккуратность. Но если надо было убирать в доме, все действовали споро и с полной отдачей. К вечеру дом был в целом приведен в порядок.
Жившей в доме служанки у них не было, а была лишь женщина, помогавшая по хозяйству днем. На новом же месте они не хотели брать себе и такой прислуги — им предпочтительнее было ощущение полной свободы, возможность жить, как они того хотят, без посторонних глаз.
Глава XV
Горечь восторга
Бурная деятельность в доме продолжалась. Занятия в колледже у Урсулы начинались лишь в октябре. Поэтому, остро ощущая свою ответственность, равно как и необходимость каким-то образом выразить себя в доме, она трудилась, обустраивая, переустраивая, выбирая, приспосабливая.
Она умела работать инструментами отца, плотничьими и слесарными, так что без устали стучала молотком или что-то чинила. Мать устраивало все, что делалось помимо нее. Отец же к работе Урсулы относился с интересом. Он всегда был готов поверить в дочь и одобрить ее. Сам же он занимался постройкой мастерской в саду.
Наконец основную часть работы Урсула посчитала законченной. Гостиная получилась просторной и пустой. Пол в ней устилал уилтонский ковер, которым семейство так гордилось, а убранство комнаты составляли большой диван, большие кресла с обивкой из цветастого ситца, пианино и гипсовая статуэтка работы Брэнгуэна, чем, в общем, все и исчерпывалось. Гостиная была слишком большой и пустынной, чтобы проводить в ней много времени. Тем не менее сознание, что гостиная, такая большая и просторная, у них есть, доставляло удовольствие.
Настоящим их домом была столовая. От тростникового пола там словно исходил свет, в большой эркер лилось солнце, стол был таким основательным, что трудно было сдвинуть его с места, а тяжелые стулья, упав, обязательно бы поцарапались. Собранный руками Брэнгуэна орган в углу этой комнаты терял свои внушительные размеры. Буфет тоже был уменьшен до уютных, приемлемых размеров. Эта комната и служила им настоящей гостиной.
У Урсулы была отдельная комната, служившая раньше комнатой прислуги, — маленькая, просто убранная. Окно выходило на задний двор, и из него открывался вид сверху на их задний двор и другие дворы, иногда очень уютные, старинные, часть из них была завалена ящиками, так как с фасада этих домов располагались лавки и магазинчики Хай-стрит вперемежку с симпатичными жилищами приказчиков и старших кассиров, чьи окна глядели на церковь.