Радужная Нить
Шрифт:
— Я вёз тебе самоцветы с Золотой Горы, — прошептал я, сам не осознавая своих речей. — Они остались на берегу острова Фунао, занесённые песком. И к лучшему: померкли бы рядом с твоими глазами!
— Кай… господин Кайдомару… неужели это вы?! — белые руки выронили какой-то предмет, скатившийся с колен ей за спину. — Господин Кайдомару!
Я рванулся было внутрь — безграничная радость в её голосе подстегнула меня, как наездник скакуна. Она ждала меня, ждала! Но за этой мыслью немедленно последовала другая: ждала, но уехала с ним. С человеком, которого любит. Который вопреки молве, без согласия родных назвал её своей невестой.
Затем воображение нарисовало мне разгневанного брата, одним взмахом тати лишающего меня определённых частей тела, и это стало последней каплей успокоительного настоя.
— В добром ли вы здравии, прекрасная госпожа? — поклонившись ей, я сдвинул полог в сторону и присел на край повозки. А на молчаливый кивок добавил: — Старый друг шлёт вам добрые напутствия.
— Господин Ю?
Девушка подалась вперёд, словно зачарованная, и я ощутил печаль пополам с облегчением. По юмеми она скучала так же, как по мне — если не сильнее. Как легко обмануться, поверив тайным желаниям!
— А кто же ещё? — подмигнул я. — Он сейчас далеко, и, по своему обыкновению, не даёт определённого ответа, когда нам его ждать — но связь мы поддерживаем. О, Мэй, сколько мне вам надо рассказать!
— А мне! — воскликнула она и, зашарив руками среди поклажи, извлекла знакомую вещицу. — Узнаёте?
— Моя шкатулка с секретом! То есть, ваша…
— Ваша, господин Кайдомару! Я ведь подарила её, помните? И сохранила, чтобы снова найти вас… и вернуть.
Я принял дар, вложив всю волю в руки, чтобы они не вздумали задрожать. Теперь знаю, что туда спрятать. Те чувства, что охватили меня сегодня. В сердце им не место!
— Ах, господин Кайдомару, — продолжала тем временем Мэй, — сон и впрямь оказался вещим! Там, в Родниковом Святилище, сама Богиня обратилась ко мне ласковым голосом, что звал меня всю дорогу. "Утраченное на востоке обретёшь на западе", — пообещала она.
— Госпожа Химико рассказывала.
— Химико… — на прекрасное лицо легла тень. — Я действовала нечестно. Просто… госпожа Химико — она…
— В положении, о котором мечтает всякая женщина, — улыбнулся я.
— Да, разумеется, — она замялась, но продолжила. — Я не имела права так поступать и, всё же, пошла на хитрость. Господин Татибана — отважный человек и прирождённый воин; даже ради возлюбленной он не остался бы в стороне от происходящего. А она не пережила бы его смерть… снова. Потому я уговорила господина Хономару оставить их в крепости, якобы под стражей. Он пообещал хорошую охрану.
Я мысленно застонал. Ну что за дурак, скажите на милость?
— Простите, я спутал ваши коварные планы. Эта парочка уже направляется сюда, только иной дорогой. И попробуй, удержи взаперти кицунэ! Когда мы появились в замке, у них уже всё было продумано.
— Да, я недооценила сестрицу, — вздохнула Мэй. — Но капельку времени мы выгадаем — кто знает, может, осада не затянется? Как вы считаете, господин?
Я пожал плечами. Судя по летописям, последний раз осаждали Северную Столицу, и было это при Повелителе, пять сотен веков назад. Накануне войска последнего императора Чёрной Нити были разбиты в оварском сражении. Вместе с уцелевшими приближёнными из кланов Воды и Металла он укрылся в Тоси, время от времени предпринимая вылазки на побережье за припасами. Но первый Сын
Но, воспевая доблесть наших предков, история умалчивает, сколько жителей Тоси умерло от голода, прежде чем Сын Воды признал своё поражение. Может быть, поэтому молодой правитель и построил новую столицу, Овару? Поэтому и не возвращался на север? Я бы тоже чувствовал себя неуютно в месте, помнящем тех, кто очутился меж двух разрушительных сил, одна из которых — я сам. Тысячи людей, подданных не императора, но Империи — за какие грехи их жизни стали разменной монетой войны?
Войны, которая не пощадит и Кёо.
— Исаи умён. Он должен понимать, что выхода нет, — вздохнул я. — Но на пощаду ему рассчитывать не приходится, а значит, он будет тянуть до последнего, за каждый день собственной жизни расплачиваясь десятками других. Или у него припрятан моккан в рукаве. Таковы все правители, Мэй.
— Так быть не должно, — прошептала она. — Хономару… господин Хитэёми никогда бы так… — она замотала головой, прикрыла уши тонкими пальцами, словно я мог возразить.
— Он не стал бы выкупать свою жизнь подобным образом, — согласился я, и она вздохнула с облегчением.
Договорить я не смог. Брат, каким он сделался сейчас, поступит так не ради жизни, но ради смерти. Смерти Исаи-но Нобору, своего врага.
— Он отправил меня за запасными доспехами, — вспомнил я о главном. — А Кенске обещал предоставить вооружение и помощника в придачу, но, видимо, отвлёкся. Где там вещички Хоно? Переоденусь за повозкой. Времени мало, а надо столько всего рассказать…
— Здесь, в сундуке. Позвольте, я достану и помогу вам. Господин Хитэёми облачается без моего участия, но если вы объясните…
Девушка сдвинулась чуть левее, и тут багряный луч заходящего солнца пробил плотные тучи, свидетельствующие о приближении дождя, и упал на предмет, закатившийся ей за спину при нашей встрече.
— Что это? — я подался вперёд, желая рассмотреть находку, потрогать её. — Неужели та самая, о которой говорил Ясу? Из святилища? Красота какая…
— Нет! Господин Кайдомару!
Сильный удар по уху застал меня врасплох. Тень нависала сверху — человек с искажённым лицом, нашаривающий рукоять меча. Хоно.
— Рехнулся?! — возмущённый, я швырнул ему под ноги чашу из чёрного стекла. — Посмотреть нельзя?! Ты уже во всём вину ищешь!
— Что у тебя на руках? — как-то чересчур спокойно спросил брат.
Я обескуражено перевёл взгляд на собственные ладони. Кровь. От удара? Ощупал лицо — вроде, ничего…
Хоно тем временем поспешно заглянул к Мэй-Мэй и задёрнул полог, словно опасаясь, что обитательницу повозки углядит чужой жадный глаз.
— Я… погорячился, Кай, — с трудом преодолевая себя, сказал он. — На меня действительно будто затмение нашло. Вот, возьми, — резким движением брат сорвал ленту, всё с тем же рисунком "птичья лапка" и начертанием «Хитэёми», предназначенную для того, чтобы и враги, и союзники отличали его в битве. — Не вставай, перевяжи сначала. Ты где поранился?