Ракеты и подснежники

Горбачев Николай Андреевич

Словом, Незнамову, кажется, предстояли серьезные испытания. Однако я твердо знал: исход их, конечно, зависел от него самого -- как поведет себя. За техников я был спокоен: люди они отходчивые, добрые, сердечные. Разве только у старшего лейтенанта Буланкина засевшие глубоко желчь и недоброжелательство наглухо захлопнут сердце?

Не знал, что этим моим мыслям было суждено сбыться. Незнамов на позиции появился на другой день. Его водили по кабинам, представляли офицерам и солдатам. Он еще не дошел к нам, а мои операторы знали, что первый инцидент уже произошел в соседней кабине. И "отколол" его, конечно, Буланкин. Когда к нему, ничего не подозревая, подошел

Незнамов и сказал что-то лестное о сложной счетной аппаратуре, а потом стал расспрашивать, как он ее освоил и управляется с ней, техник, оглядев щеголеватую фигуру стажера, хмыкнул:

– - Управляюсь? Да вроде бы в помощниках не нуждался еще. А вот как вы будете, может, и доведется увидеть. Встречают по одежде, провожают по уму.

Незнамов покраснел, смутился и не нашелся что ответить.

Скиба, выслушав рассказ буланкинского оператора с озорными глазами, проронил:

– - Поганое дело -- мордовать человека ни за что.

И отошел от группки. Солдаты, окружив оператора, слушали: кто равнодушно, с безучастным лицом, кто с интересом. "Вот уж правда -- в семье не без урода... Ведь Буланкин это назло делает". Я поднялся со стула --спинка сухо скрипнула пружиной.

– - Сержант Коняев, приступайте к регламентным работам! А вы, товарищ рядовой, идите к себе.

Солдата словно водой смыло: боком выскользнул в дверь.

Операторы после моего замечания притихли. Поставив на шкаф вольтметр и близоруко уставившись на него, Скиба следил за стрелкой: тонкая, серебристая, она плавно ходила вдоль шкалы под стеклом. Я разложил на узком передвижном столике все свои премудрости -- общую тетрадь с расчетами, шасси прибора, на котором уже сверху лепились три лампы, а внизу густо переплелись короткие в желтой оплетке проводники монтажной схемы. В их сплетении виднелись квадратики емкостей, цилиндрики сопротивлений, катушки индуктивностей. Дело с прибором подвигалось... Хотя, как будет работать да и будет ли, мы со Скибой не знали. Но в прибор было вложено много сил, энергии, бессонных ночных часов, пережито немало огорчений, радостей находок...

Я со вздохом раскрыл тетрадь: с расчетом снова не клеилось. Проклятая цепочка. Накануне засиделся допоздна и спохватился, когда на часах было уже половина второго. За окном непроницаемая полночная темнота поглотила казарму и домики, у Климцовых все смолкло, Наташка тоже спала, отвернувшись к стене.

Наташка... Я задумался. За это время, со дня объявления Андроновым неприятного решения и разговора с ней, в наши отношения вполз какой-то зловещий холодок. История с халатом больше не повторялась. Но с ней происходило что-то странное, пугавшее меня.

Раза два уже, приходя домой, заставал ее сидящей без движения, задумчивой, со взглядом, уставленным куда-то в одну точку. На все мои расспросы отвечала односложно: "Ничего, так". Стала вялой. В глазах --тусклая печальная сухость. А вчера увидел ее плачущей. Когда вошел, сидела на кровати, подперев голову руками, ресницы были мокрыми, на щеках -следы от слез; на левой, словно застыв, еще блестела крупная капля... Наташка смутилась, поднялась, -- наверное, не ожидала моего появления.

– - Что с тобой? Плачешь?
– - Подошел, обнял.
– - Что происходит, Наташа?

– - Ничего. Просто. Может же быть...
– - Она легонько высвободилась из моих рук.

Не отпускал ее, стараясь выяснить причину слез, но так и не добился ничего. Просто меланхолия? Ведь болел и ты, ходил словно неприкаянный те два дня! А у нее, как у женщины, возможно, все острее?.. Если бы только это, Перваков!..

От раздумий меня отвлекли

разговор и свет, ударивший в распахнутую дверь. Переломив высокое туловище пополам, в кабину шагнул подполковник Андронов, позади него показался Незнамов, потом, закрывая почти весь проем, -- крупная фигура адъютанта дивизиона.

– - Значит, спится терпимо на новом месте?
– - спросил Андронов, продолжая разговор.
– - Уже позицию обошли?

Лицо его выглядело веселым. Остановившись на возвышении кабины, полуразогнув спину, он смерил взглядом Незнамова, с легким удивлением воскликнул:

– - Э-э, да вы по-столичному, в ботинках?

– - Да, к сожалению...
– - Незнамов развел руками, посмотрел на свои заляпанные грязью ботинки.

Андронов сказал:

– - Мы тут вынуждены в резиновых, в грязедавах, как говорят... Нарушаем форму сознательно. Если хотите, старшина Филипчук обеспечит. А с Перваковым, говорите, познакомились?

– - Познакомились.

Незнамов дружески подмигнул мне. Сказав свое обычное: "Ну, действуйте!" -- подполковник с Климцовым прошли на командный пункт.

Незнамов, заметив вешалку, разделся; по-хозяйски, аккуратно, поверх шинелей повесил свою, присел к столу.

– - Это то самое яйцо, которому надо появиться?
– - повел он глазами на шасси прибора.
– - Вижу, и "Операторный метод" здесь. Как она, книжица, пришлась?

В глазах его блеснула чуть насмешливая улыбка. И снова, как при встрече, вместе со смущением я почувствовал опять тот неосознанный протест. А может, Буланкин и другие техники справедливо встречают его с холодком?

– - Читал... Турецкая грамота.

Он засмеялся:

– - Понимаю вас! Этим займемся на досуге. А вот что сделано по прибору, показывайте! Кстати, ночью думал над всем, что вы рассказали, -- идеи верные. А идеи -- главное, хотя денег за них, как известно, не платят.

Он посерьезнел, в высокий лоб его от переносицы врезалась короткая упрямая складка. Темные, аккуратно подстриженные усы очень шли к его смуглому, тщательно выбритому лицу. Завладев моей тетрадкой, он листал ее, просматривая наброски схем, формулы и расчеты. Изредка повторял неопределенно: "Так, так". И трудно было понять, одобрял он мои "творения" или нет. Черная автоматическая ручка его медленно, зигзагами подвигалась по перечеркнутым, исписанным в беспорядке страницам, иногда он зачем-то ставил точку на чистом поле. Последний лист тетради, на котором я вчера в сердцах жирно перечеркнул все свои вечерние расчеты, Незнамов повернул с одной стороны на другую, точно хотел понять, что здесь произошло. Затем припечатал тетрадку ладонью. Кожа руки была нежной, ногти -- розоватыми.

– - Следовательно, четыре схемы из девяти рассчитаны, -- не глядя на меня, сказал Незнамов. Потом поднял глаза: -- Так?

Предчувствие неприятного сковало мне язык.

– - Да. И собраны... на шасси, -- выдавил я.

– - К сожалению, должен сказать прямо: прибор работать не будет. Идеи хорошие, а в схемах, в расчетах -- ошибки. Грубые. Понимаете, вы пошли по неверному пути... скорее всего, от незнания. Как говорил Флобер, даже самая красивая женщина не может дать больше того, что она имеет. Понимаете? Накрутили нового, громоздкого, воздвигли вавилонскую башню. А в импульсной технике, каковая составляет главный стержень ракетной техники, вот в этой вашей станции, используются давно уже известные, более простые и надежные схемы. Они -- основа основ. Над этим до нас с вами потрудились боги-импульсники... Словом, Америка открыта Христофором Колумбом и незачем ее вторично открывать.