Ракеты и подснежники
Шрифт:
Будил нас каждый день Юрка Пономарев неизменной фразой, которую пел ломким петушиным голосом:
Вставай, проклятьем заклейменный...
Сам он ходил по комнате в трусах и майке, стоически перенося стужу и наши шутки. Чаще всего эти шутки связывались с ярко выраженным атавизмом Юрки: худые длинные ноги его и грудь густо покрывали светлые, с золотинкой, завившиеся колечками волосы -- ясно, мол, отчего ему не страшен мороз!
Наконец Юрка терял терпение:
– - Сколько можно спать? На физзарядку становись!
Из-под одеяла лениво отзывался техник Рясцов:
– - Сои делает человека здоровым и жизнерадостным, а спорт --
– - Кинем морского?
Это в двери показывалась взъерошенная голова Славки Стрепетова. Мы вставали с кроватей, начинали считаться -- "кидать морского". Несчастливец, чертыхаясь, брал ведро, шел к бочке за водой или начинал таять снег.
Но чаще всего Юрка, кинув нам: "Эх, лентяи!" -- набрасывал шинель, хватал ведро и выскакивал из комнаты.
Вот уж действительно чудак. И это он-то вдруг забеспокоился!
Главный инженер не обманул: стажер наконец приехал к нам. Я с ним столкнулся в канцелярии, куда заглянул в поисках майора Молозова, который обещал мне дать литературу к очередным политическим занятиям с операторами. Открыв дверь, я увидел незнакомого старшего лейтенанта среднего роста. Он разглядывал без особого интереса -- должно быть, чтоб скоротать время, --физическую карту, висевшую на стене. У стола стоял небольшой чемодан.
Стажер!.. Старший лейтенант обернулся, посмотрел на меня вопросительно, с ожиданием. Я решился спросить:
– - Вы, по-моему, из академии к нам?
– - Угадали. Можете считать себя провидцем!
Он коротко улыбнулся, и я увидел темные небольшие усики, белозубый рот, по-женски дужками изогнутые брови. Увидел и другое: расстегнутая серо-голубая парадная с иголочки шинель открывала такой же новый китель, новой была и фуражка с блестящим лакированным козырьком. Правая в коричневой перчатке рука сжимала снятую вторую перчатку. Весь он был чистенький, аккуратный, и мне вдруг стало неловко за свои заляпанные резиновые сапоги, вытертую шинель с забрызганными грязью полами. Эх ты, провинция!
Возможно, он перехватил взгляд, каким я непроизвольно взглянул на свои пудовые и вовсе не офицерские "грязедавы".
– - Кстати, с кем имею честь говорить?
– - Лейтенант Перваков.
– - О-о, так это о вас говорил главный инженер?
– - со сдержанным изумлением, снова показывая зубы, произнес старший лейтенант и снял перчатку.
– - Будем знакомы: Незнамов... Мало того, что фамилия, так сказать, театральная -- из-за нее от товарищей терплю нападки, -- служу объектом для разговоров о парадоксальном несоответствии содержания и фамилии... Кстати, минуточку.
Он нагнулся, поднял чемоданчик на стол и, быстро, ловкими движениями открыв щелкнувшие замки, порылся внутри чемодана, вытащил книгу.
– - "Операторный метод в импульсных схемах". Для вас передало начальство!
– - Незнамов держал книгу на весу, будто оценивая ее.
– -Только... вы ведь техник? Боюсь, что эта грамота будет для вас "вещью в себе". Голая математика. Впрочем, попробуем одолеть общими усилиями.
Он передал мне книгу, толстую и тяжелую. Я не знал, что с ней делать, и стоял, держа ее в обеих руках. Незнамов принялся расспрашивать о жизни, делах. Первоначальная неловкость у меня постепенно уступила место острому интересу: смотри, гляди, вот он перед тобой, почти инженер! И говорит легко, свободно, будто знает тебя давно -- не то что ты, Перваков. А у тебя и язык во рту словно деревянный: неуклюжие,
Незнамов смотрел на меня с интересом, будто еще не верил, что перед ним тот, кто ему был нужен. Неопределенная улыбка не сходила со смуглого лица.
– - А мне о вас много порассказал главный инженер, --загадочным тоном произнес Незнамов и поиграл перчатками, хлопая ими о ладонь.
– - Нам с вами предстоит работать, меня просили... Надеюсь, вы знаете? Может, пока начальства нет, коротко посвятите в суть своего... изобретения?
Я уловил его подчеркнутое ударение на последнем слове и почувствовал, что краснею: к щекам прихлынула горячая волна.
– - Какое там изобретение! Просто прибор...
– - Скромность, конечно, украшает человека... А в общем, присаживайтесь.
За столом он снял фуражку -- мягкие со светлым отливом волосы высыпались ему на лоб. Наши плечи оказались рядом, и я ненароком оценил, что был выше его и шире в плечах. Близко увидел его глаза -- карие, умные, с живым выразительным взглядом.
Однако через минуту уже забыл об этом -- рассказывал о приборе с непонятным для себя вдохновением и жаром. Будто и не было рядом Незнамова. Только иногда, поднимая голову от блокнота, на котором писал по ходу своих пояснений, -- блокнот и ручку подсунул Незнамов -- встречался с его внимательными, чуть прищуренными глазами.
Мое упоминание о той проверке и суровом майоре-посреднике привело Незнамова в веселое расположение:
– - Все великие открытия совершаются внезапно. Говорят, будто свой закон Архимед Сиракузский открыл, сидя в ванне, в саду. Когда яблоко упало на лысую голову великого грека, он, вскричав: "Эврика!" -- бросился в дом, к удивлению слуг, в чем мать родила. Так был открыт главный закон жидкостей. Но это присказка. Прошу вас...
– - Прибор будет служить, -- продолжал я, -- не только для определения точности сопровождения целей операторами при боевой работе, но и для обучения всего стреляющего расчета. Думаем установить высокочувствительные измерительные приборы, которые бы сразу показывали величины ошибок, --значит, можно будет оценивать точность учебных стрельб. А на тренировках, занятиях руководитель, да и сами операторы смогут контролировать свою работу, вносить коррективы. В общем, назначение прибора чисто учебное, --закончил я.
– -В боевой обстановке он не нужен. Там показатель работы всех: сбил цель или нет.
– - А вы не без царя в голове, -- одобрительно произнес Незнамов и испытующе уставился на меня.
– - Не боюсь вам польстить.
Я покраснел от его похвалы. Но он тут же попросил:
– - Продолжайте дальше.
Он слушал меня сосредоточенно, придвинувшись так близко, что локти наши касались. Щекой я ощущал его дыхание, чувствовал тонкий, еле слышный, запах духов. Я пояснял схемные решения прибора, рассказывал про свои беды и трудности. Оживившись, Незнамов поддакивал, спрашивал: "Так, так... Кстати, вот это звено, как вы говорите?" С завидной быстротой ловил он каждую мысль, мимоходом, будто отмечая что-то про себя, вставлял специальные слова, порой непонятные мне: "фонтастронные явления", "сглаживающая цепочка", "градиент", "тривиально..." В нем все-таки было что-то артистическое: вдруг наморщив лоб, захватывал правой рукой подбородок, глубоко задумывался, спустя несколько секунд снова клал руки на стол, упирался в меня взглядом...