Ральф де Брикассар
Шрифт:
— Так в чем же дело? — спросила Вирджиния.
— Мы можем просидеть здесь всю ночь, — ответил Ральф.
— Я не возражаю, — произнесла Вирджиния.
Ральф отрывисто засмеялся.
— Если не возражаете вы, то мне и не нужно возражать. Я своей репутации не потеряю.
— Так же как и я своей, — спокойно сказала девушка.
24
— Будем сидеть здесь, — сказал Ральф. — И если нам будет о чем поговорить, то тогда мы будем разговаривать. А если не о чем, то помолчим. Не думайте, что вы обязаны разговаривать со мной.
— Фрэнк Стеджер говорит, —
— Иногда Фрэнк Стеджер говорит разумные вещи, — заключил Ральф.
Они молча сидели долгое время. По дороге скакали маленькие кролики. Раз или два задумчиво ухнула сова. На дорогу перед ними падали загадочные тени деревьев. К юго-западу, как раз над тем местом, где должен находиться остров Ральфа, небо заполнили стаи перистых облаков.
Вирджиния была предельно счастлива. Иногда судьба настигает вас медленно, постепенно, иногда нисходит, подобно вспышкам молнии. Вирджинию настигла вспышка молнии.
Она сейчас понимала совершенно отчетливо, что любит Ральфа. Еще вчера она принадлежала только себе. Сейчас ее душа была полностью отдана этому мужчине. Хотя он ничего не сделал, ничего не сказал. Он даже не взглянул на нее как на женщину. Но это не имело значения. Так же как не имело значения, что это был за человек и чем он занимался. Она любила его без всяких условностей. Все в душе женщины тянулось к этому человеку. У Вирджинии не было желания противостоять этой любви, сдерживать ее или освободиться от этого чувства. Казалось, она полностью принадлежала этому мужчине, до такой степени, что все мысли были заняты только им.
Вирджиния поняла, что любит Ральфа в тот момент, когда он облокотился на дверь машины, объясняя, что нет бензина. Вирджиния посмотрела прямо в его глаза, поблескивающие в лунном свете, и поняла свое чувство. В этот неизмеримо малый миг времени все изменилось. Все старое отошло навсегда, и открылась дорога в неведомое.
Больше не было ничтожной старой девы Вирджинии Джексон. Существовала только женщина, полная любви и от этого богатая и многозначащая, по крайней мере для себя самой. Жизнь больше не казалась пустой и никчемной, и смерть совсем не пугала. Любовь изгнала из нее этот страх.
Любовь! Какое это безбрежное, сладкое, мучительное, невероятное чувство! Это единство души, тела и сознания. В ее основе лежало что-то чудесное, неясное и смутное, как крошечная голубая искра чистой воды бриллианта в сердце. Ни одна мечта не походила на это состояние. Вирджиния больше не чувствовала отчуждения от мира. Она принадлежала к сообществу женщин, тех женщин, которые пережили в жизни любовь.
Ральфу совсем не обязательно знать об этом. Хотя, конечно, Вирджиния не возражала бы, если бы он об этом узнал. Достаточно того, что она сама осознала это чувство и жизнь ее совершенно изменилась. Просто пришла любовь. Она не просила ответной любви. Вирджиния была счастлива просто от того, что сидела сейчас рядом с любимым, молча, посреди летней ночи в потоке лунного света, и только ветер гулял среди сосновых стволов. Вирджиния всегда завидовала ветру. Он так свободен. Дует туда, куда хочет. Сквозь холмы, через озеро. Какая воля, какой простор! Какие сказочные приключения!
— Мечтали когда-нибудь полетать на воздушном шаре? — неожиданно спросил Ральф.
— Нет, — ответила Вирджиния.
— А я часто. Мечта полетать сквозь облака, взглянуть на чудный заход солнца, провести часы в эпицентре жуткого урагана с молниями, сверкающими над головой и под ногами, парить над серебристыми облаками при полной луне прекрасно!
— Звучит заманчиво, — сказала девушка. — А я в своих мечтах остаюсь на земле.
Вирджиния рассказала Ральфу о Голубом Замке. Так легко было рассказывать об этом Ральфу. Потом девушка рассказала о своем существовании прежде чем она пришла к Старому Саймону. Она хотела объяснить, почему пошла сегодня на танцы в «Чонерс».
— Видите ли, у меня никогда не было настоящей жизни, — сказала Вирджиния. — Я сейчас дышу полной грудью. Раньше для меня были закрыты все дороги.
— Но вы еще так молоды, — произнес Ральф.
— Да, я знаю. Я «все еще молодая», но это так отличается от просто «молодая», — горько сказала Вирджиния. В какую-то долю секунды ей захотелось рассказать Ральфу, почему впереди у нее так мало будущего, но не сказала. Ей не хотелось думать в этот момент о смерти.
— Но я никогда не была действительно молодой, — «до сегодняшнего вечера», — добавила она про себя. — У меня никогда не было жизни, как у других девочек. Вы не можете понять этого. Но, — у Вирджинии появилось отчаянное желание сообщить Ральфу самое худшее о себе. — Я даже не люблю свою мать. Разве это не ужасно, что я не люблю мать?
— Очень ужасно… для нее, — сухо ответил он.
— Но она не знает об этом. Она принимала мою любовь как должное. Я не была нужна ей или кому-то другому. Я устала от этого. Поэтому я пошла домработницей в дом мистера Грина и начала ухаживать за Фанни.
— Я подозреваю, что родственники решили, что вы сошли с ума.
— Именно так. Они сочли это буквально, — сказала Вирджиния. — Им так удобней. Им удобней верить, что я чокнутая, чем гадкая. Альтернативы нет. Но моя жизнь только тогда и началась, когда я пришла к мистеру Грину. Это удивительный опыт. Я понимаю, что мне придется за все платить, когда я должна буду вернуться домой, но я сделаю это.
— Вы правы, — сказал Ральф. — Пусть вам придется заплатить за этот опыт, но он останется вашим. И неважно, какую цену придется заплатить. Ничей другой опыт не стал бы вашим личным. Как удивителен этот древний мир!
— Вы считаете, что мир такой древний? — мечтательно спросила Вирджиния. — Я никогда не могу представить это в июне. Он кажется мне таким юным, по крайней мере сегодня. Особенно в этом трепетном лунном свете он напоминает юную ожидающую девушку.
— Лунное сияние на границе с этим пустырем очень отличается от лунного света в любом другом месте, — согласился Ральф. — У меня при этом всегда возникает чувство чистоты души и тела. Это чувство всегда возвращается по весне.