Рандеву с йети
Шрифт:
Ирина встала и молча вышла из ресторана. Олег за ней не пошел.
28 июня 1999 года. Москва.
Через два дня Ирина со всеми была уже на «ты» — кроме Борисова, естественно. Большаков оказался и впрямь изрядным стервецом, причем стервецом умным, не злопамятным и готовым идти на уступки — не потому что перед ним дама, слабый пол, волос долог, да ум короток. А по той простой причине, что прикалывался он исключительно для собственного удовольствия. А если в пределах слышимости оказался кто-то еще, кто способен оценить юмор, — что ж, тем лучше Прикол не был для него элементарным средством самоутверждения за счет самооценки ближнего. Прикол был жизненной позицией, и это радовало Ирину, поскольку выдавало родственную душу.
Доставалось от него всем — и Ирине, и Ларькину, и Ренату,
Ларькин бывал порой грубоват, но не из хамства, а скорее по природе, которая, как телосложение, досталась от родителей и коррекции не подлежит. Будучи к тому же усугублена медицинским образованием. Поэтому юморок у него проскакивал все больше черный, а по шершавости и прямолинейности приближался порою к солдатскому. Но зато бывали и отдельные перлы, смешные сами по себе, безо всякого дежурного умствования, по сравнению с которыми блекли даже стильные Илюшины приколы. И если первый специализировался на приколе «на случай», на верчении так и сяк словами, на каламбурах и на «зазорах» между разными смыслами схожих по звучанию слов, то второй был от природы рассказчик — когда находило, конечно. А находило на него, по правде говоря, не слишком часто — по крайней мере, Ирине так показалось.
Весь первый день ушел на то, чтоб ознакомиться с распорядком жизни ГРАСа, с многочисленными прибамбасами занимаемого командой особнячка и со спецификой будущей службы. Насчет последнего ничего конкретного Ирина не узнала, хотя разговоров было много, и вообще у нее сложилось впечатление, что ее весь день старательно передавали из рук в руки, по кругу, и водили ее так же, кругами, вокруг и около, чтобы она, не дай Бог, ничего лишнего ненароком не узнала и не подсмотрела. Были какие-то «дела», уже проведенные командой за полтора года существования. Была «мусорная куча» — один из большаковских компьютеров, куда заносилась вся мало-мальски проходящая по «аномальному» профилю группы информация и откуда в свободное от конкретных и срочно надобных начальству дел вынималась очередная фишка, чтобы покрутить ее, повертеть и подумать, к чему бы это. И у Ирины возникли серьезные опасения, что именно здесь и будет ее рабочее место. Структурная лингвистика в качестве специальности по университетскому диплому, несколько иностранных языков (информация, кстати, была там, судя по всему, на всех человеческих и нечеловеческих языках, включая мапаялам и суахили), методы сбора и обработки информации — контентанализ и прочее — в качестве специализации в школе ФСБ: а зачем еще подобная команда пошлет в верха запрос на такого как она специалиста. А то, что был запрос, причем давно, Ирина поняла в первый же день. Причем никто ей об этом не говорил. Сама поняла. Контентанализ.
На второй день, прямо с утра ее вызвал Борисов и объявил, что завтра группа в составе двух человек: капитана Ларькина и лейтенанта Рубцовой — отправляется в двухнедельную оперативную командировку. Старший группы — естественно, капитан Ларькин. Что, куда и зачем — узнавать у него, поскольку сам Борисов в данный момент очень занят.
Ларькин тоже, судя по всему, был в данный момент очень занят, но отвел Ирину к Ренату и велел получить по списку целый арсенал различной звукозаписывающей, оптической и видео-фотоаппаратуры, а заодно в ударном темпе научиться всем этим пользоваться, если Ирина еще не умеет. Если что непонятно — спросить у Рената. К вечеру все собрать и упаковать, выезд завтра в час дня, из конторы. В итоге Ирина просидела у Рената в каптерке до поздней ночи, разбираясь с линзами, затворами, объективами, телевиками, системами перемотки, наведения-наблюдения, ночного виденья и черт знает какими еще системами. Ренат оказался человеком на удивление обстоятельным и безотказным, и откровенно, почти по-детски радовался, когда совершенно непроходимая на первый взгляд приспособа делалась для Ирины мало-помалу — и под его чутким руководством — понятной и удобной.
Домой она добралась уже за полночь, наскоро побросала вещи в сумку — на завтра — и без задних ног завалилась спать. И всю ночь ей снились какие-то видеокамеры, которые почему-то нужно было разбирать и собирать на время, как автомат Калашникова. Причем разбирать их и собирать нужно было непременно под водой, в маске и в ластах, время от времени выныривая, чтобы
Проснулась она в прекрасном расположении духа и почти сразу же, успев только встать и одеться, позвонила Леснику. У них была договоренность: не только в случае получения любой сколь-нибудь значимой информации, но и в случае любой непредвиденной перемены обстоятельств она тут же выходит с ним на связь. Лесник взял трубку сразу, как будто дежурил у аппарата в ожидании ее звонка.
— Иван? Это Ольга. Срочная встреча.
— Лады. Через час, метро «Кропоткинская», у первого вагона к центру.
Что означало — минус две станции, то есть на «Фрунзенской», через сорок пять минут, и вагон последний. В том, что телефон не прослушивается, она была уверена почти на сто процентов. Почти. Но если бы и на все сто — это ничего бы не изменило. Договариваться между собой о встрече вслух прямым текстом, тем более по телефону, Лесник отучил их раз и навсегда. Кодов существовало несколько — в зависимости от места, времени и обстоятельств встречи. И все было понятно само собой. Лесника звали отнюдь не Иваном, как и она, естественно, была не Ольга. Она могла назваться любым двусложным женским именем, начинающимся на гласную. Если он звонил ей — тоже были свои правила.
Ирина глотнула кофе, подхватила сумку и выскочила из дома. Через сорок пять минут она вышла из последней двери последнего вагона поезда на «Фрунзенской», заметила краем глаза Лесника, стоявшего у стены двумя вагонами дальше, и тут же, ни даже взглядом на него не среагировав, пошла вдоль поезда, свернула налево, вышла к противоположному перрону, прыгнула в открывшуюся перед ней дверь встречного поезда, прошла в конец вагона и только тут обернулась. Лесник вошел в другую, ближнюю дверь, и стоял теперь прямо перед ней. Случайная встреча в случайном месте. Как и положено.
— Ну, что случилось? — Лесник говорил негромко, и в протяжном визго-вое-скрежете метрополитена голос его был рассчитан ровно так, чтобы слышала его одна Ирина — и только.
— Еду в командировку.
— Куда?
— Не знаю.
— Надолго?
— На две недели.
— С кем?
— Капитан Ларькин — в курс дела, очевидно, будет вводить по дороге.
— Вдвоем?
— Вдвоем.
— Н-да, — Лесник немного помолчал, — интересная выходит у нас с тобой петрушка. Не успела приступить к исполнению, из конторы — вон, информации — ноль и пять минут на сборы.
— Именно так и выходит.
— Значит, либо они хотят к тебе присмотреться в деле, либо ты им в данный момент в Москве не нужна. И они решили пожертвовать двумя неделями рабочего времени одной из основных своих рабочих лошадей только для того, чтобы убрать тебя куда подальше. Что, впрочем, не противоречит возможности присмотреться к тебе в деле.
— Ну и?
— Ну, пусть они к тебе и присматриваются. А ты к ним. Во-первых, из характера командировки на третий день станет ясно, зачем тебя в нее послали. Если лажа — значит, точно они тут что-то такое в Москве затеяли, к чему никак не хотят тебя подпускать. Если нет — тогда возможна обычная проверка. Тогда придется показать себя. На полную катушку. Взвейтесь, соколы, орлами. Как вернешься — сразу мне доклад. И не звони с домашнего — пока тебя нет, вполне могут над твоим домашним поколдовать по-свойски. Я, конечно, постараюсь проследить, проконтролировать, но, сама понимаешь, не такое это пока дело, чтобы устанавливать там у тебя круглосуточное дежурство. А технарь у них хороший — возможны самые нестандартные варианты. С Ларькиным постарайся сойтись поближе. Две недели — срок в самый раз. Ни больше ни меньше. Впрочем — не мне тебя учить. Ну, давай, ни пуха.