Рандеву с йети
Шрифт:
Вода, молния, рыбы, глаза… Все ясно, по третьему кругу. Механика на мыло! Простите, может быть, я и не ас кинопроката, но, по-моему, у вас замкнуло аппарат. Стоп, стоп, что такое? Почему опять гаснет свет? Я не хочу обратно в темноту! Давайте поговорим по-человечески! Объясните же мне, наконец, что тут у вас происходит! Эй, кто-нибудь…
Глава 5
30 июня 1999 года. Саратов. 08.02.
Саратов встретил их тихой утренней, по-июньски свежей погодой. Ночью прошел дождь, и вокзальные перроны были вымыты, как будто город специально готовился к встрече, и к привычным железнодорожным запахам — угля, масла, металла и шпальной пропитки —
В светло-голубом, еще неуспевшем окончательно проснуться небе неслись последние лоскутья грозовых облаков, а чуть ниже носились с пронзительным, на свист похожим визгом стрижи. И даже голос вокзального диктора казался в промытом дождем воздухе не таким металлическим и как-то по-домашнему уютным.
Ларькин при самой активной помощи Ирины выгрузил на перрон немалую гору багажа, раскивался с проводницей и подозвал носильщика. На автостоянке, где, как и было договорено (Борисов, по словам Виталия, должен был созвониться с Саратовом через два часа после их отъезда и договориться о том, чтобы их обеспечили жильем, транспортом и — по необходимости — всем прочим, что понадобится), их ждал местный фээсбэшный «уазик», старенький, но вполне поместительный и ходовой. Ключ и документы на машину были у дежурного по автостоянке. Перекидав вещи в кузов, Ларькин сел на водительское место и жестом пригласил Ирину не задерживаться.
— Успеешь еще наглядеться на малую родину. Нам на Валовую — как ехать, знаешь?
— Конечно, знаю.
— Вот адрес, — Ларькин протянул ей аккуратно свернутый листок бумаги. — Веди, абориген.
Город сильно изменился, стал как-то светлее, чище, праздничней. Этакая добротная купеческая провинциальность выглянула из-под стереотипной маски советского областного центра. Конечно, Московская, по которой они с ветерком — насколько позволяли возможности «уазика» и не слишком активное утреннее уличное движение — пролетели почти до самой Волги, Московская это все-таки самый центр. На окраинах наверняка все по-прежнему. Но, слава Богу, хоть центр преобразили, подумала Ирина.
Квартиру им устроили в новом девятиэтажном доме на Соляной — в пяти минутах ходьбы от набережной и в двух минутах, если на машине, от въезда на Новый мост — на ту сторону Волги, где стоял город Энгельс, бывший в стародавние времена заволжской Покровской слободой губернского Саратова. Квартира была просторная, трехкомнатная, лучше не придумаешь для такого вот, на двоих, выездного варианта — две спальни и рабочая комната. Холодильник был уже заполнен штатным набором, включая успевший за ночь остыть до близкого к ледяному состояния штоф осталковской «Стольной». Ирина отметила для себя, что у майора Борисова, судя по всему, есть некоторый авторитет и вес не только в пределах Московской окружной дороги — невзирая на не слишком видный чин. Надо же, один звонок, и меньше чем за сутки — такая роскошь. Безо всякого видимого присутствия местных товарищей. Машина — пожалуйте вам машину. Хата — никаких проблем. В рабочей комнате был даже компьютер, но Ларькину от него потребовался только модем — и еще бесперебойник, чтобы зря не жечь батарею привезенного с собой ноутбука. Он сразу же подсоединился и отправил весточку шефу — добрались нормально, устроились, приступаем. Сообщение ушло чистым, но Ирина успела заметить, что шифровальная программа на ларькинском чемоданчике стоит, и какая-то своя, она такой до сей поры не видела. Наверняка Илюша разработал, для внутреннего, так сказать, пользования. Они позавтракали, чем бог в лице заботливых и невидимых духов места им послал, и сели в удобных обитых темным велюром креслах, в гостиной. Покурили. Потом перешли к делу.
Прежде чем начать разговор, Ларькин вынул из сумки небольшой прибор с выдвижной лепестковой антенной, неслышно нажал пару кнопок и поднял палец вверх. Ирина заинтересованно за ним наблюдала. Ларькин встал и молча указал на висевшую на стене картинку, лубочный зимний пейзаж с избушкой, которой весьма к лицу пришлись
Ирина кивнула. Добрые духи места оказались не только гостеприимными, но и крайне предусмотрительными. В картинку явно был встроен жучок. Еще один оказался над окном, в багетке. Третий и четвертый, соответственно, в люстре и в дверном косяке. Эк, расстарались. Квадрофония. Любят ребята хай-фай. Камеры, судя по всему, не было. Впрочем, это удовольствие они могли приберечь для спальни. С них станется.
Камер, однако, не было нигде — Ларькин все прозвонил. В спальнях было по два жучка. Два на кухне. Здесь им, судя по всему, довольно было стерео. Один в прихожей. По одному — в ванной и в туалете. Последнее обстоятельство привело Ларькина в полный восторг, и Ирина вдруг с трепетом душевным поняла, что ее ожидает, вспомнив запавшую с детства фразу, первую фразу, которой отточенный стилист Олеша начал свою «Зависть». «Он поет по утрам в клозете». Жаль, что они там не поставили квадро. Виталик им устроит самый большой хоровой коллектив из одного человека, какой они когда-либо в жизни слышали. На балконе тоже был жучок.
Ларькин вышел в прихожую и молча начал обуваться. Ирина вышла следом. Они обзвонили машину и нашли еще двух засланцев — одного под приборной доской, другого в кузове, причем эти два были посовременнее, уровнем повыше и явно рассчитаны на автономное питание и довольно дальнюю дистанцию «прострела».
— Пойдем прогуляемся, — сказал Ларькин.
— Пойдем.
— До Волги тут далеко?
— Рукой подать.
— Ну, тогда веди.
Ирина через Музейную площадь, мимо барочного, XVII века, собора с накренившейся на вполне «пизанский» манер колокольней, вывела Виталия к набережной, к роскошному виду на Волгу. Слева гнутые дугой пролеты моста, справа река делает широкий плавный поворот, огибает холм и теряется в сизой утренней дымке, перечеркнутая у самого горизонта прямой линеечкой железнодорожного моста; а за Волгой, за островами (белые пляжи и пойменный лес, вяз и тополь, по хребту), вдоль по низкому левому берегу — Энгельс, в четырех километрах от берега правого. Они спустились к парапету, а потом, по ступенькам, и еще ниже — к самой воде.
— Красота, — сказал, прищурившись (солнце стояло за рекой, и блеск воды здесь, у самой кромки, был, пожалуй, чрезмерен), Ларькин, — так ты говоришь, здесь прошло твое босоногое детство? Везет же некоторым. А я краше засранной Москвы-реки ничего все детство не видал.
— Красота, — согласилась Ирина. — Но там, куда мы поедем, должно быть еще лучше. Сейчас. Летом. Если не считать того, что в июне комар на Волге самый лютый. Ты репелентом запастись догадался?
— Догадался. На две недели на двоих должно хватить. А не хватит — съездим в город, купим еще. Здесь вроде бы недалеко.
Он постоял немного, помолчал, глядя на быстро и мощно текущую мимо реку — паводок еще не совсем сошел, вода стояла довольно высоко, и теченье было сильное.
— Неплохо они подготовились к нашему приезду, а? — обернулся он наконец к Ирине.
— Да уж, на недостаток внимания жаловаться не приходится. Но, может быть, это просто их обычная гостевая квартира, а жучки стационарные, на всякий случай? Если нужно — включают, не нужно — так стоят, а, как ты считаешь?
— Что гостевая квартира — очень может быть. Что заряжена заранее, надолго и всерьез — тоже. Даже и то, что машина зажукована, тоже можно по этой статье провести. Но ты мне вот что скажи — почему в таком случае они все были включены — с самого того момента, как мы оказались в квартире? И в машине, кстати, тоже. У меня, видишь ли, кроме той, главной машинки, есть еще и карманный обнаружитель. Так вот, он среагировал, как только я открыл дверь машины.
— Н-да. Странно. Кому, интересно, понадобилось нас пасти, да еще так плотно.