Рандеву
Шрифт:
В следующую минуту он вошел в меня, ошеломляюще, полностью. Я закрыла глаза и забыла, где я и кто я, отдалась ритму и темпу, кружащему мне голову, заставляющему хватать ртом воздух. Его губы на моих, его язык — мой язык, его дыхание — мое дыхание. Он шептал мне на ухо что-то непонятное, замедлял темп, потом снова ускорял, так что весь мир вращался вокруг меня, как на ярмарочной карусели. Ни верха, ни низа… Только еще чувствовать, быть на этой карусели… Воздушный шар у меня в животе становился все больше, распухал, душил меня, так что я непроизвольно начала стонать все громче. Мишель ухватил меня за плечи, приподнялся, посмотрел в глаза, мрачно, сосредоточенно. Не
Какое-то время мы лежали, тяжело дыша. Я обвила его руками, притянула к себе. Крепко к нему прижалась. Его кожа была скользкой от пота, а сердце стучало в мою грудь.
— Фантастика, — прошептал он.
Слезы стекали с моего лица на подушку, и я не понимала почему. Меня трясло, зубы стучали не переставая, и я не могла унять слезы — они лились и лились по щекам. Все вокруг было как в тумане.
Мишель испуганно приподнялся на локте и слегка удивленно посмотрел мне в глаза. Отвел волосы с моего лица.
— Тебе больно? Я сделал тебе больно?
— Нет, — сказала я каким-то чужим голосом. — Мне не больно… Не больно…
У двери камеры лежит коробка с пиццей. Красные и зеленые полосы на белом картоне. Полицейский принес ее из города около часа назад. Его смена закончилась, так он сказал. На дежурство заступил его коллега.
Я смотрю на упаковку, где еще лежит три четверти пиццы. Съесть больше я не смогла.
Который сейчас час? Половина десятого? Они будут меня допрашивать? Или только завтра? Послезавтра? Сегодня ночью?
Борюсь с надвигающимся приступом паники. Чтобы привести мысли в порядок, попытаться сосредоточиться на чем-нибудь другом, начинаю считать. Длина камеры — три метра. Ширина — два метра, может быть, меньше. Высота? Точно два с половиной метра. Длина металлической койки, прикрученной к полу, с тонким матрасом из грубой ткани, напоминающим гимнастический мат в начальной школе? Французская длина. Меньше двух метров.
Только сейчас я начинаю понимать, как должны чувствовать себя животные в зоопарке старого образца. О чем думает тигр, без конца проходящий одни и те же круги, вырванный из своей среды и низведенный до положения объекта, выставленного на всеобщее обозрение в клетке, для безопасности запертой? Краешком глаза смотрю на коробку с пиццей. Здесь тоже бросают еду внутрь. У меня есть что есть, и вода тоже есть. У меня есть кровать. И в то же самое время у меня нет совсем ничего.
Как долго они продержали меня здесь в неизвестности? Умышленно ли это? Они хотят меня изолировать, напугать, оставить наедине со своими мыслями, так что я буду рада, если кто-то захочет со мной поговорить, и выложу все, что знаю, расскажу обо всем, что сделала?
17
Я открыла глаза. Снаружи сквозь дымчатые окошки каравана падал мягкий свет. Одной рукой я обнимала Мишеля, который вытянулся на кровати по диагонали, почти во всю ширину матраса. Он дышал глубоко и ровно. Я смотрела на него вблизи, в сумрачном утреннем свете. Видела закрытые глаза, ресницы, нос, который сейчас показался мне чуть великоватым. На щеках и подбородке пробивалась щетина. Моя
Моя рука нашла его шею, губы сами собой оказались у его губ. Я снова возбудилась. Он приподнял уголок рта в сонной улыбке, не просыпаясь, погладил меня по волосам и снова затих.
В дверь кто-то поскребся. Заскулил и тихонько взвизгнул. Пират.
Я осторожно выползла из кровати, чтобы открыть дверь. Бедный пес всю ночь провел на улице. Пират, виляя хвостом и тычась носом в руку, кружил вокруг меня, а я смотрела на спящего Мишеля, чтобы навсегда запечатлеть в своей памяти его образ. Потом я быстро натянула топ и юбку и, босая, пошла в дом. На улице было свежо, холоднее, чем вчера. Трава щекотала мне ноги. Солнце пряталось за густыми облаками. Самый подходящий день, чтобы валяться в постели.
Зазвонил телефон. Я поспешила в дом, Пират шел за мной по пятам.
— Алло!
— Господи, Симона, ну где ты пропадаешь? Я все утро пытаюсь до тебя дозвониться.
Конечно, это был Эрик. Его голос звучал встревоженно и раздраженно, но самым ужасным было то, что мне казалось, что я слышу этот голос впервые в жизни. Будто мне позвонил незнакомец.
Я испугалась.
— А… кстати, который час? — спросила я.
— Без четверти двенадцать.
Без четверти двенадцать. Вот это поспали! А как долго это продолжалось у нас ночью?
— Я проспала, — сказала я быстро, и это не было ложью. — Телефон в караване не слышно.
И это была правда.
— Да-да, я знаю. Я звонил тебе и по этому номеру, и на мобильный, но ты не отвечала.
Я нервно теребила телефонный шнур.
— Извини. Я забыла его зарядить.
— Где твоя голова, Симона? Ну ладно. Я уже в Схипхоле [31] , вылет через полчаса. Ты приедешь в Мериньяк?
— А… а когда ты там будешь?
— Около половины второго, так что тебе уже лучше бы выехать. Терпеть не могу ждать на этом аэродромчике.
31
Схипхол (нид. Schiphol) — международный аэропорт в Амстердаме.
— Я приеду.
— Ладно, до скорого.
И Эрик отключился.
Пират выжидающе смотрел на меня, склонив голову набок. Я открыла шкафчик, вынула пакет собачьего корма и наполнила его миску. Координация движений у меня была нарушена, и половина комочков рассыпалась вокруг.
Потом я поспешила в караван.
Мишелю надо уходить, а мне — убрать постель, отнести белье в стиральную машину и принять душ. В таком порядке. И все за четверть часа. Нет, еще быстрее.
Мне ни за что не успеть… Я опоздаю, это ясно.
Я открыла дверь каравана. Мишель сидел на кровати, почесывая голову. Сонно посмотрел из-под ресниц. Этот взгляд меня сразил. Он слегка улыбнулся.
Я замерла.
— Иди сюда, — позвал меня Мишель. — Я хочу еще.
Между тем я была в панике.
— Ничего не выйдет. Звонил Эрик, мне надо его встретить. Я еду в аэропорт. Прямо сейчас.
Он потянулся. Простыня сползла вниз, открыв его грудь — широкую и мускулистую.
— Без завтрака?