Раненый город
Шрифт:
О, черт, мы тут не одни… И чего мы не повременили до вечера? Похоже, вернувшиеся из бегов горожане оглядывают, что изменилось вокруг за месяцы сидения у родственников и в опустевших без детей черноморских пионерлагерях. Подходим ближе и слышим беседу супружеской четы. При супруге еще одна матрона в подругах и сынишка с самым настоящим пляжным загаром, не хилый парень. Хорошо одеты, не из бедных… Ну точно, экскурсанты. И матрона им вещает:
— Мой Толик, слава Богу, перед войной крутнуться успел, свой бизнес продал. Уезжать мы уже должны были. За дом обидно, могли ведь тоже продать, но слишком большую цену поначалу запросили. Как же иначе, все своим трудом… Сколько я за мастерами-неряхами ходила, чтоб
— Лапшу, — говорю, — людям на уши не вешайте. Командир здесь был солнышко, само человеколюбие, я лучше командира не знаю!
— Чего ж он такой злой был? — спрашивает супруга, а ее муж недоверчиво кхекает.
— Повторяю вам: брехню слушаете. Пришли на поле боя и воображаете, будто не война была, а банда гуляла! Нашли «свадьбу в Малиновке»! Шмотье забирать можно до боя, а не во время него. Не успели — извиняйте, среди ковров и перин гореть никому не охота не было.
— Да зачем вообще ваши гвардейцы в дома зашли? — с негодованием выкрикивает матрона.
— Да затем, что от пуль и снарядов прятаться надо было. И врага встречать. Куда получилось — туда и зашли. За этими домами город, смотрите, цел. Но вас это не радует. Вся мысль ваша скопидомная о том, что лучше б другие кварталы сгорели, но не ваш. Лучше бы город сдали, а нас всех сразу перестреляли. Тогда бы вы продали домишко и вложили бы денежки на новом месте в новое дело! С вами гвардейцы последний кусок хлеба и последнюю картошку не делили, потому и не знаете ничего об этом… Слетелись обратно с запасных аэродромов и курлыкаете, как бакланы. Все кроме барахла вам до лампочки!
— Катерина! Ты ж смотри, с кем говоришь! — вмешивается муж, меряя опасливым взглядом кобуру на сержевом боку. — Идем отсюда… Влад, слышишь, пойдем…
— Валите, валите… У горисполкома побакланьте. Там народ на предложения кого-нибудь судить чуткий! Только и мы свои пять копеек вставим, рублем не откашляетесь… — угрожающе язвит Достоевский.
Благополучная погорелица и ее знакомые опасливо уходят. И самочувствие улучшается, будто мы отбили новую атаку на этот квартал. Лихо подкалываю Сержа:
— Ты слыхал? Не оценил народ твоих командирских талантов! «Детина с винтовкой наперевес, адъютант…» Как вверх тянулся, спеси-то сколько было, а запомнил тебя народ адъютантом Али-Паши!
Достоевский от такого нахальства останавливается.
— Щас как дам в дюндель! Тебя вообще тут никто не помнит, и могилу твою не найдут, студент!
Времена в наших отношениях другие, и, конечно, это просто шутка. Поухмылявшись друг другу, мы идем обратно к гостинице.
— Может, эта дура не меня, а кого-то другого зверем обозвала… — обиженно ворчит себе под нос Серж.
96
Бежит время, кончилось календарное лето девяносто второго. Настоящее же, по погоде, южное лето еще горит вовсю и подойдет к концу на две-три недели позже. Сентябрь обещает быть теплым. В городе подготовили несколько школ к новому учебному году. Детей мало, но оставшиеся должны учиться. Тягачи вытаскивают с городских улиц разбитые автомашины и бронетехнику. Бронемашины с тяжелым скрежетом волочатся сзади, оставляя за собой шлейф ржавчины, горелой краски, выпавших изнутри гильз и других мелких обломков. Эти ржавые следы быстро заметают и замывают поливальные машины. Открываются первые магазины.
Оживающий город радуется новой жизни и посмеивается над ней, улавливая новые контрасты и парадоксы, обыгрывая их в веселых историях и анекдотах, рассказываемых горожанами друг другу в очередях: «Просыпается в Бендерах, в Ленинском микрорайоне старый молдаванин. И чувствует: что-то не так. Спал хорошо, выспался — значит ночью стрельбы не было. Выглядывает в окно — надо же, не валяются по двору пьяные волонтеры. Подходит к водопроводному крану, поворачивает его — есть вода. Подскакивает к выключателю, щелкает, и — чудо! — есть свет! Бежит на кухню, поворачивает вентиль плиты. Дрожащей рукой чиркает спичкой — горит газ! В страхе ломится из кухни к жене в спальню: «Стелуца, какой ужас! Вставай, звездочка, сепаратисты снова здесь!»
В Тирасполе началось, наконец, формирование созданной июльским приказом Кицака Бендерской отдельной мотострелковой бригады вооруженных сил ПМР. Полтора месяца отсиживались под защитой Лебедя, чтобы понять: командующий не вечен, а Молдова не собирается отводить войска от нейтральной полосы. По сути, Управление обороны ПМР вновь показало свою недееспособность. Из множества разных отрядов и частей, перечисленных в июльском приказе, большинство перестало существовать. Впихнуть в состав новой бригады казачьи сотни было нереально. В результате единственным ядром для создания бригады оказался все тот же нелюбимый командованием, лишенный своего командира, истерзанный Бендерский батальон. Этим делом занялись российские военные специалисты.
Назначенный Кицаком первый командир бригады, ярый враг и ненавистник подполковника Костенко, полковник Атаманюк поспешно оставил командование, и все началось с чистого листа. С чистого ли? А как быть с памятью бендерских гвардейцев и офицеров, чьи заслуги были принижены, на личные дела которых легло клеймо связи с опальным комбатом? По мере работы в Бендерах следственной группы Прокуратуры ПМР о Костенко распространяются все новые жуткие слухи. Но мы-то знаем, какая липа цветет в делах и какую чепуху несут пресс-атташе и вьющиеся вокруг них корреспонденты. У кривды много путей. Достаточно умолчать об одном и приукрасить другое. И тут же, навстречу официозным статьям и слухам, идут рассказы о том, что Костенко видели то в Тирасполе, то в Одессе посылающим воздушные поцелуи знакомым дамам…
Присутствовавшие на опознании останков комбата гвардейцы продолжают твердить, что им показали не их командира. То обезглавленное и безрукое, обугленное, разлагающееся тело, которое предъявили офицерам и жене комбата, невозможно было опознать. И мне, следователю, любопытно, как работники прокуратуры, не уверенные в том, чей труп у них в руках, могут утверждать, что откапываемые ими по Бендерам такие же изувеченные, разложившиеся и неопознанные тела являются жертвами Костенко, а не молдавских волонтеров или кого-то еще. И во всех ли случаях можно говорить о невинных жертвах? Будто одних только непроверенных показаний достаточно для того, чтобы судить о том, что произошло на войне. Ведь солдат, поразивший врага, остановивший мародера, ликвидировавший предателя и лазутчика, — герой. Если свидетель знает подоплеку такого «убийства» — это хорошо. А если нет? Тогда у него совсем другие показания… Убери юридическое состояние войны — и тогда солдат в любом случае просто убийца. В том-то и соль. Ведь юридически приднестровской войны нет и не было! Суди кого хочешь и как хочешь. Закон — что дышло. Куда повернешь — туда и вышло.