Раненый город

Днестрянский Иван Николаевич

Это так рационально, — переступить за грань порядочности под давлением обстоятельств. И желаемое средство кажется таким действенным, таким сильным… Но дело не в обстоятельствах, а в людях. Одни полагают, что обстоятельства все оправдают. Вторые считают, что нет.

97

В один из погожих дней в самом начале осени удивил Жорж. Подходит и говорит:

— Слушай, лейтенант, поговорить надо.

Чего это он? Отходим, садимся в одном из дворов на лавочку, и он рассказывает, как во время перемирия с ОПОНом познакомился с одним мужиком. А у того перед войной один полицай оставил только что купленный мебельный гарнитур и вывезти не успел. Мужик возьми и предложи: забирай мол, вражеское имущество, если тебе надо, а то хранить негде, тесно. Жорж и забрал. Перетащил мебель к другому своему знакомому. Уже договорился на днях его в Тирасполь везти, как объявился собственник, этот самый полицай, ищет свое добро. По цепочке пришел к Жоржу. И вопрос стоит так: отдать или на хрен послать? Послушал его и спрашиваю:

— Чего же ты ко мне, а не к Сержу поперся?

— А ну его, от него здесь совета ждать! Если б завалить кого было

нужно…

— Этот полицай, он из клятых? Воевал?

— Нет вроде. Не выделывается. Сразу не настучал, не грозить, а просить пришел.

— Да-а… Знаешь, Жорж, по-моему, отдать гарнитур надо. И по совести, и на тот случай, чтобы не влипнуть, если он жаловаться пойдет.

— Думаешь, пойдет?

— Может. Молдаване — они прямые до глупости. Если умный, то не сразу пойдет писать, а к своим в ГОП, и тогда тебя кто-то из них еще попросит. Что тогда? Но может пойти и к Бордюже. В любом случае нет резона отношения портить.

Колобок встает.

— Ну ладно. Скажу полицаю, чтоб ставил коньяку, сколько не жалко, и забирал свое барахло.

— Пить будете, позови.

— Само собой.

Целый гарнитур! И кто?! Жорж… Стоило ли переживать из-за Гуменюка со вшивым видеомагнитофоном?!

Нежданно-негаданно передали весточку от старикана в тираспольском агентстве по обмену жилья, к которому еще в прошлом году мои предки обратились подыскать вариант из Тирасполя. Интересно, что у него? Опять райцентр в Запорожье, где мещане гонят из отходов самогонку, месяцами дожидаясь невыплаченной зарплаты? Из одной задницы в другую… Все же надо съездить. Договариваюсь с ребятами, чтобы прикрыли меня завтра во второй половине дня. Первую, во избежание явных недоразумений, придется провести в комендатуре.

Назавтра мне фартит. В Тирасполь сразу после обеда пойдет машина, обернуться можно быстро. Водитель, правда, просто так не возьмет, попутчиков брать не велено. Для проезда через миротворческие блокпосты, меня надо вписывать в путевой лист. Хотя криминал невелик, за нарушение распоряжений начальства придется сделать водиле презент. Заблаговременно отобедав, сижу под гостиницей, караулю дежурный газик. Вот и он. Вылезает сержант-водитель и топает в столовую. Группами подходят от комендатуры пацаны. Рядом подсаживаются вконец обленившиеся Серж и Жорж. Последний зримо поправился, заставив товарищей все чаще припоминать его старое прозвище.

Катит по улице Суворова каруца [66] с двумя мужиками, запряженная невыразительной, но чистенькой кобылякой. Ба! Второй мужик — это не мужик, а наш Игорек. Подъезжают. Не иначе, продукты из Паркан привезли.

— Эй, Рыбница! Копытной самоходкой где разжился? — интересуется Достоевский.

— На фига нам теперь тачанка? Революция закончилась! Ик! — икает Колобок.

— Будет вам! Все бы поржать! Лучше ехать на подводе, чем топать на своих двоих! — отзывается Игорь.

66

Ленинская комната — помещение для отдыха и политического просвещения рядового и сержантского состава Советской армии, имевшееся в каждой ротной казарме. Его непременным атрибутом был бюст В.И. Ленина, отсюда и название. БаО — батальон обслуживания.

Он соскакивает на землю и, потрепав кобыляку по морде, подходит к нам.

— Эдик, ты вроде на ту сторону мотануться хотел, можешь на ней поехать. Я за мостом подсаживался. Мимо миротворцев ехали, они нас не проверяли. Обратно проверять не будут тем более. Один человек приехал, один уехал — все дела.

— Нет, — отвечаю, — ни на какую лошадь, даже близко к ней, не заманите! Я в армии из-за такой вот коняки чуть не угробился один раз. Под самый мой дембель из-за каких-то самовольщиков, которые пьяными на грузовике врезались в «Волгу» с военным начальством, всех, кто призывался из Москвы, выкинули из Московского округа на кудыкины горы. Я попал в Приозерск. Маленький городишко такой, на Ладоге, недалеко от финской границы. Кругом еловые леса с валунами и болотами, белые ночи и сырость. С перспективой застрять там до Нового года. Увольняют-то в запас прежде всего своих, а не пришлых. Чтобы не застрять, подрядился я там вместе с одним дагестанцем делать Ленинскую комнату [67] в батальоне обслуживания тамошнего полигона. Перед нами в одной роте Ленкомнату сделали художники из Питера, красиво, но за работу дорого взяли. Командование смекнуло: образец есть, и кинуло клич повторить это чудо силами своих умельцев. Мы и вызвались. Ради дембеля работали зверски. Под основу для раздвижной стенки с картами надо было привезти брус. А он шестиметровый, мокрый, тяжелый. Машину, чтобы съездить на лесопилку, не дали. Замполит говорит: берите лошадь, на которой бачки с помоями от столовой на свиноферму возят. Мы — к коноводу, а он пьяный вдрызг валяется. Сколько его ни трясли, мычит только, как бык, и под себя от счастья подпускает. Делать нечего. Сами вывели клячу на дорогу, сели, крикнули «н-но!» и поехали. Поначалу ничего, лошаденка топает себе. Доехали до лесопилки. Загрузились. Едем дальше, и тут, как назло, развилка. В одну сторону — к казарме, куда нам надо, а в другую — к столовой, куда она привыкла за объедками ходить. И все. Конец! Мы ее к казарме тянем, а она нас — в столовую. Уперлась — и ни в какую. Полчаса промучились, и Фарид, напарник мой, не выдержал. В очередной раз установили это существо мордой к казарме, задом к столовой. Он берет с телеги дровину, да по заднице ее хрясть, чтобы куда надо бежала. Да не тут-то было! Коняка как фыркнет, морду в сторону — и к пищеблоку. Кое-как на бегу заскочили на телегу, Фарид за вожжи, а я плашмя на брус, чтобы не рассыпался. Тянули ее, кричали — без толку, не останавливается, сволочь! Дага совсем уж зло взяло, и давай он лошадь рейкой по бокам охаживать. А она в ответ брыкаться! И понесла. Я на брусе раскорячился и ору, чтобы все разбегались и чтобы Фарид оставил эту свинскую лошадь в покое, пока она нас не угробила. А у того глаза на лоб, дубасит по-прежнему.

И несет кобыла все быстрее и быстрее. Подлетаем к автопарку, люди начинают по дороге попадаться. Разбегаются, матюгаются. Шею выворачиваю и вижу: ужас! — у ворот автопарка стоит «Урал», и в оставшийся проход между его бортом и забором, выруливает комбатов газик. Водила оставляет открытой дверцу, так что она почти перекрывает проезд, и сваливает к постовому точить лясы. И мы на полной скорости между «Уралом» и газиком врубаемся. Дверку зацепили, выломали. Сзади бежит этот придурок водитель, чего-то орет. Лошадюка мчится дальше, выносит нас на полной скорости мимо чайной на центральную аллею части, прямо на клумбы. Цветочки, гордость контр-адмирала — попробуй их в тамошней холодине вырастить, — только в стороны с колес разлетаются. Тут с ревом выбегает дежурный по части, лапает себя за кобуру, вытягивает ствол и стреляет в воздух. Кобыла от этого шума все остатки сил напрягла. Глядим, приближается крышка: аллея с клумбами кончается крутой лестницей к Ладоге — сейчас свалимся и шеи себе посворачиваем. Как заскочила лошадь на последнюю клумбу, мы, не сговариваясь, по разные стороны телеги прыг! Поднялись, и мимо лестницы по склону бегом вниз. По берегу, среди валунов, нарезали зигзагами километра три, забежали обратно к лесопилке. Сели там и думаем, что в этой жуткой ситуации делать. Не придумали ничего лучше, как снова взять этот чертов брус и таскать его вручную. Это, я вам скажу, была каторга почище колосовской пушки. Сил нет, на ходу молю: «Все, не могу больше». Фарид сзади хрипит: «Давай, пошел, давай»! Все же за несколько раз перетаскали все деревяшки. И только благодаря этому не попались. Повезло нам, конечно. Во-первых, лошадь не убилась. По центру клумбы был большой камень. Телега налетела на него и перевернулась. Кобыла не смогла ее дальше протащить и свалилась там же. Во-вторых, коновод пьяный не помнил, кто лошадь взял, а замполит шатался где-то в Приозерске. Никто не знал, что мы для Ленкомнаты должны были брус брать. На лесопилке же его берут раз двадцать на дню. К вечеру все же дознались, и к нам целая делегация офицеров пожаловала: «Не ваш ли на центральной аллее брус лежит?» Мы, понятно, сделали честные глаза и говорим, что ничего не знаем. Да, брус брали. Вот, привезли, но не на лошади, а на попутке. Ушли проверяющие несолоно хлебавши. Замполит, конечно, нас раскусил, но на своих подчиненных и на себя самого чепэ вешать ему резона не было. Просто к отбою, уже подшофе, вернулся и потребовал келейных объяснений, смеялся до упаду и ругал нас на чем свет стоит. Так и отвертелись.

67

Так называется молдавская сельская конная повозка.

— Дураки вы были. Лошадей знать надо, а не издеваться над ними, — возмущается Игорек.

— Что значит дураки? Это, может, у тебя в Рыбнице лошадей пруд пруди. А я жил в больших городах. Фарид — тот вообще в горах, привык там архарам всяким рога ломать… В общем, правило простое: не умеешь, не берись. Лучше вообще не подходи. И я его усвоил.

— Значит, на каруце не поедешь?

— Ни за что! К лошадям и сельскому хозяйству меня не приплетайте! До сих пор помню эти жуткие залеты. Буквально на третьи сутки после нашего подвига очередные бедолаги, сержант с прапором, напились в «вечном» наряде [68] и поехали ночью на той же подводе в свинарник стрелять крыс. Сидят у свинарника, ждут, а крыс не видать. Прапор сержанту и говорит, чтобы тот зашел к сараю с тыла и пнул пару раз заднюю перегородку. Не соображают, что тэтэшник эту перегородку прошьет навылет вместе с сержантом. Ну, сержантик шуметь и отправился. Едва начал за будкой греметь, на прапора из сарая что-то огромное как побежит! А тот спьяну уже придремал, забыл про крысиную охоту и про сержанта за перегородкой. Увидавши страшилище, всю обойму в наступающего врага в две секунды разрядил: думал, медведь.

68

Вечный наряд — название бытовавшей в ряде частей и гарнизонов Советской армии практики ужесточения дисциплинарных наказаний. Несколько нарядов вне очереди не разносились во времени, а провинившиеся военнослужащие отбывали один за другим, несколько суток кряду. Лишенные сна люди, как правило, одуревали и совершали новые проступки.

— Вот это да! Не иначе, это было Лохнесское чудовище.

— Почти. В Ладоге, говорят, какие-то странные звери тоже есть. В общем, захрюкало оно, завизжало и сдохло. Была то самая здоровенная, взлелеянная начхозом свинюка на сто семьдесят килограммов живого веса. Начхоз мечтал ее заколоть на свадьбу своей дочурки, милейшей блондинки, известной всему Приозерску и всем экипажам катеров и барж, приходившим в этот могучий порт. Нашелся-таки какой-то дурак, чтобы официальным браком покрыть ее прежние грешки. Но халявы не вышло — скончалась свинья преждевременно, из-за стрельбы угодив в солдатский котел. Дня три кряду батальон ел мясо по норме, а не ошметки, как всегда.

— А с сержантом что?

— Ничего. Оказался прикрыт от огня свиным телом. Как стрельба пошла, он залег в борозду на склоне и там впал в алкогольную кому. Когда его мертвецки пьяного нашли, то жутко обрадовались, что живой, и тут же перепугались, чтобы не сдох от переохлаждения или отравления. Вместо гауптвахты положили в лазарет.

— Это уже не лошадиные, а свинские истории! — обобщает услышанное Серж.

Тут выскакивает из столовой водитель. Отчаливаю от своих и бегу к нему.

— Стой, помнишь, о чем договаривались?

— Ну и что? Мне-то какой резон на головомойку нарываться?!

— Я тебе бинокль дам!

— Врешь! Покажи!

— На!

Даю ему старый бинокль с сорванной резьбой на окуляре. Он смотрит и радостно гикает:

— Поехали!

Заскакиваю в машину. Оптика всегда дорого стоила. Но на черта мне теперь подпорченный бинокль?

После всего неожиданно возникший вариант обмена жилья из Тирасполя, к удивлению, оказался хорошим. Одесса! Можно ли его довести до конца? Конечно же я сразу согласился. А вот музыкальный центр «Вега» я проморгал. Купили его. Не дождался он моей новой зарплаты.