Раненый город
Шрифт:
Поэтому Тирасполь в апреле договорился с Молдовой о перемирии и разоружении городских формирований, не спросив мнения бендерской гвардии и бендерчан, чем спровоцировал в исполкоме и рабочкоме раздоры. Тогда Когут с Пологовым и Карановым переметнулись на сторону смирновцев, а командование батальона обратилось с открытым воззванием против тираспольских действий. Так Костенко стал неугоден и Кишиневу, и Тирасполю. За это против него возбудили уголовное дело и в конце апреля хотели арестовать… И я думаю, что в июне из Тирасполя нарочно не оказывали помощи, когда националы ударили по Бендерам. Ждали, пока его батальон разобьют. Для помощи были и время, и силы! Это я авторитетно заявляю, потому что знаю, сколько и какой техники было и сколько народу всю ночь, не имея приказа выступать, буквально на стенки лезли,
А 22 июня, когда Костенко вновь высказал свое особое мнение об атаке на горотдел полиции, все повторилось, и нас оставили без патронов и подкреплений… Ведь тогда ещё никто не знал, что командовать 14-й армией придет Лебедь, и ему из Москвы велят заступиться за ПМР. При Неткачеве наоборот, все к нашему разгрому шло… Вот поэтому бендерского комбата и взяли, когда он в гневе за своих павших ребят открыто пригрозил, что с оставшимися людьми пойдет и сделает со штабом 14-й армии и тираспольским домом Советов то же самое, что румыны сделали с Бендерским горисполкомом! Хоть бы он был жив, и ему действительно удалось бежать, как говорят…
Такую вещь, раз сказал, надо было делать. Потому что наши коммуняки не прощают такие вещи. Они же на словах трещали за народ, а на деле на предательство пошли — сто сорок тысяч населения под власть врагу отдать… Теперь прячут концы, и на Костенко свои ошибки списывают. Пытаются слить на него ту кровь, что пролилась из-за их непоследовательности. С одной стороны кричали за ПМР и Отечественную войну, а с другой сами нашу оборону раскачивали и разламывали. Если бы они Костенко не мешали, а помогали, горотдел полиции давно был бы взят. И румыны бы крупными силами в город не ворвались.
23
Помрачневший Гриншпун вновь глубоко затягивается сигаретой. Огонек подбегает к самым его губам, и он тут же далеко отшвыривает короткий, из голого фильтра бычок.
— Ну и ну… Теперь только понял все твои на компартию нападки… Мыслитель он, оказывается! Все лыко сплел в одну строку… А я думал, просто трепло! Горазд обвинять! Программка у тебя, конечно… Мда-а… Серж со своей монархической злостью против таких заявлений цыпленок просто!
— Да брось ты, Леха! Какой я тебе злой?
— Ну красавец! Думаешь, я не понял, к чему твоя мысль идет? Под свою нелюбовь к собственным командующим всех подвел! Все коммунисты у него, значит, непригодные, и вот почему: под своей идейностью старые, еще царские приемы таскают! Много я слышал чуши, но такой еще слышать не приходилось!
— Да ты никак член партии? Чуши, говоришь?! А по-твоему, поражение вашей победоносной идеи могло произойти просто так, без единой в ней ошибки и без тех, кто в нее не вчера, а давным-давно всякий мусор затащил? По-твоему, на ровном месте появился целый штаб предателей во главе с Горби, и этим все объясняется, глубже уже искать не надо?
— И еще одно ты забываешь, Эдик! Коммунисты семнадцатого года и руководители последних лет, которых ты только и знаешь, — это две большие разницы! Зря ты всех равняешь по отщепенцам!
Машу на него рукой и затем хлопаю себя по физиономии. Но это не тик, а расправа с надоевшим комаром.
— Подожди, Леша! Плохо ты меня понял! Я одних по другим не сужу. И пользу от революции не отрицаю. Тебе так кажется, потому что ты все зло выводишь из горбачевских перерожденцев, а те идеи, что были до них, для тебя незыблемы. Сталина по традиции считаешь честным, просто заблуждавшимся в ряде вопросов коммунистом… Поэтому тебе и кажется, будто я против всех основ и нападаю на все красное. Но я-то о другом думаю. Хочу понять, как в считаные годы после революции кончилась обещанная справедливость, и все вернулось на круги своя. Хочу знать, почему до сих пор методы Сталина живут, а ошибки повторяются.
Ты посмотри, как все, что здесь случилось, похоже на сорок первый год! Перед тем, как румыны на город напали, сверху нас расхолаживали, уверяли: конфликт заканчивается, найдена альтернатива, мы разоружаемся! Показные лозунги и краснословие, а под ними травля своих и торговля с неприятелем. Да какой враг не нападет, коли ему так явно демонстрируют свою глупость и слабость? А как грянул гром, оказалось, что мы без боеприпасов и техники, старшие командиры крутились вокруг политиков по принципу «чего
И с царизмом не зря аналогию вижу. Революция ведь от старых методов не панацея… Старый мир, он ни за день, ни за много лет на новый полностью измениться не может. Это только в книжках просто: про капитализм напечатал на одной странице, а про социализм и коммунизм — на другой и отделил друг от друга жирным заголовком… А на самом деле думать еще надо, что в нашем социализме было настоящим социализмом, а что — хламом, от чего отказались правильно, а от чего — зря! Мы с тобой не так уж не согласны, как ты вообразил, просто линию между революцией и ее катастрофой в разное время проводим.
До революции же, я не спорю с тобой, главным злодеем был царь! Это его правительство страну до взрыва довело! И среди первых коммунистов, которые за лучшую жизнь боролись, было много хороших людей. Мой прадед в том числе. И Ленина я как раз очень уважаю! Выйти из войны, заключив мир с той страной, которая все равно должна была ее проиграть, а затем денонсировать его — это было гениально! Отбиться от интервентов и поворачивать на НЭП, вместо того чтобы с ходу прессовать народ по-сталински, — совсем другие намерения, чем у Сталина, выдает. Не помри Ленин скоропостижно, у нас другая история могла быть! Но в итоге две ошибки все погубили: та невидимая, за которой пришел культ личности, и национальный вопрос! Этот пролетарский интернационализм — уж очень легко было его разным проходимцам использовать! И первым благодаря этому на вершину власти поднялся Сталин. Никто ведь не сказал ему: «Постой, ты грузин? И большую часть жизни провел на Кавказе? Ну так давай в Грузию, благодетельствуй! А в Москве нужен человек, который лучше понимает с русским народом ситуацию.
— А тебе не кажется, что ты сам сейчас говоришь, как националист, Эдик!?
— Не понимаешь ты меня снова, Леша! Думаешь, я тоже по-звериному чужаков гоню, бревна в своем глазу не замечаю? Давай-ка разберемся, уточним наши понятия! Националист, причем любой: молдавский, грузинский, русский — для меня сволочь, то есть личность и понятие ругательные. Потому что, когда человек думает о благе своего народа, своей земли, где он родился и вырос, мечтает о порядке и счастье на ней, — для такого человека уже есть точное, верное слово — патриот! Патриот не будет навязывать свою волю другим народам. По своему произволу прийти с оружием в соседний дом или город он не способен! В его сердце живут не жажда власти с завистью и обидой, а любовь! Те же, кто вчера с радостью подбирал любую должность повыше, а сегодня с оружием идут наводить всюду свои порядки, — вот это и есть националисты! И о том, что они будто бы бывают плохие и хорошие, забудь, чтобы я больше не бесился! Не бывает хороших националистов! Среди тех, кто в нас стреляет, молдавских патриотов, я тебя уверяю, нет! Они, те кто на той стороне, сейчас люди добрые, незаметные. Сами на неправую войну не идут, и других отговаривают. А на нашей стороне они есть! Оглиндэ, погибший Ваня Сырбу… Они ведь в чужие села с автоматами не ходили, не против своего народа воевали, а против тех, кто молдавскому народу, как и нам, жить не дает! Они — подлинные патриоты Молдавии, и уже потом, в силу своей порядочности, — интернационалисты. Другая здесь связь оказалась между патриотизмом и интернационализмом, чем в коммунистических книжках было писано: первичен оказался первый из них, а не второй! А ты удивляешь меня: все здесь видел, своей шкурой пережил, а думаешь по-прежнему, по этим книжкам! Поэтому, брат, ты меня самого с русским шовинистом едва не путаешь! Друг, называется! Так о чем это я… Ах да, о Сталине… Заметь себе, его образ действий — это действия не патриота, как до сих пор принято думать, а националиста. И оттого, что они прикрывались патриотизмом и интернационализмом, эти действия лучше не стали.