Раненый город
Шрифт:
Ну и черт с ним! Точно так же, как на меня, с теми же чувствами, он смотрит на трофейный Федин автомат с рукояткой под цевьем.
— Чей тост? Миша, ты вроде инициатор…
— А ты виночерпий!
— Так я и знал! Все вы, негодяи, больше любите пить, чем говорить! Кроме командира, разумеется…
— Я, как старший по званию, сам определяю, кому говорить! — рявкает Паша. — Замкомвзвод, продолжайте выполнять свои обязанности. Тост!
— Я буду краток. Друзья! Обратите внимание, как называется этот старый, добрый коньяк, так долго зревший в мирных еще погребах Молдавии! В самом его названии — путь к миру и порядку кратчайшим путем. За победу! Слава нам, и смерть врагу!
— Гип-гип ура! — восклицает Семзенис.
Выпили. Нектар и амброзия! Балдеж! Закусывать не надо и не хочется!
5
— Миша,
— С них не убудет! У меня там такие любители, что им без разницы, как и в каком виде вовнутрь попадает спирт. Согласятся даже на денатурат через клизму и капельницу! — смеется Миша. — А юноша, который взвыл после мощного тоста? Откуда он? Проверили ли его надежность? Не захована ли у него где-то берданка и не постреливает ли он ночами в нашем тылу?
— Готовь свою задницу! Еще пара таких свистков — непременно, как будешь назад идти, пальну!
Этого следовало ждать. Семзенис в любой компании, одной своей фамилией и погремухой «Латышский трелок» провоцирует разговоры о снайперах из Прибалтики, являющиеся частью местного фольклора и раздутые на другом берегу газетчиками. Немудрено, что он начал обижаться! Слухи ходят самые дикие. Болтали, что одну снайпершу поймали, раздели и посадили на бутылку, что еще одну подстрелили, живьем сбросили с крыши и нашли у нее литовский паспорт и удостоверение биатлонистки. Я лично документов и фактов такого рода не видал. И своей шкурой присутствия квалифицированных снайперов, на счастье, тоже не чувствовал. Те немногие, которых мы сняли, оказались обычными сельскими волонтерами или вылезшей из своих нор «пятой колонной» — городскими националистами.
У «пятой колонны» в ходу карабины. Их проще прятать. Опоновцы с винтовками СВД — те поопаснее звери будут, и есть среди них гады, у которых на совести душ накопилось немало. Но в целом полицейские командиры стрельбу из снайперских винтовок в городе не поощряют. Поэтому «непримиримым» приходится стрелять тайком. Попасть в мирняка или ротозея — это у них завсегда пожалуйста! А по гвардейцу, который тоже ведет огонь, — результаты сразу становятся не те.
Слыхали мы, правда, что на прикрытии горотдела полиции будто бы есть «маститые» и «настоящие» снайперы. Но задача им поставлена только на оборону и оплата, соответственно, дается не подушная, а повременная. И потому плевали они на свою стрельбу с высокой колокольни. Может, байка, а может, нет.
Как бы там ни было, на нашем участке, где пространство загромождено домами и пункты, с которых ведет обстрел враг, известны наперечет, гораздо опаснее не снайперы, а вражеские наблюдатели, корректирующие редкий минометный огонь. Некоторые из них, я убежден, до сих пор пробираются на нашу сторону под видом мирных жителей. Поэтому толпой сидеть во дворах опасно. Вон как в соседнем батальоне было: болтали под одним домом на ступеньках и только зашли внутрь, как прямо на эти ступеньки прилетают две мины. Если бы хоть на минуту задержались со своими лясами — труба. Еще раньше такое случилось на площади у горисполкома. Собрались бойцы у трофейной пушки, а сверху бац! Прямо в десятку, выкосило едва успевший принять орудие расчет. Да и в наш двор, совершенно не просматривающийся со стороны противника, мины в последнее время полетели. Четыре попадания за два дня наводят на размышление.
— Молчу, молчу, — Миша дает задний ход от обиженного Семзениса и делает вид, будто неудачно завязал разговор на важную тему. — Ну а серьезно, как у вас обстоят дела с косоглазыми?
— Да, пожалуй, никак. Полицаи из штатных винтовок постреливают. Иногда норовят подстеречь. За гопниками замечено, в основном. За неделю пять или шесть раненых, которых можно писать на сей счет. В основном на правом фланге и у соседа справа. Да и командир ОПОНа с Кавриаго божился, что этого дерьма на нашем участке нет, — дает справку Али-Паша.
— Житуха! А у нас эти долбаные танкоопасные направления! На нейтралке большие пространства. Танки не прут, но сволота всякая стреляет издалека — с крыш, из разных укромных мест постоянно. Особенно в июне тяжко было. С высоток центра в спину лупили, будто наших там вовсе не было. Причем не только из винтовок, а из пулеметов! Как наши бэтэры от мостов идут — целая собачья свадьба:
10
«Карлсоны» — стрелки противника, которые вели винтовочный и пулеметный огонь из своих засад на верхних этажах зданий. Получили это прозвище по аналогии с известным персонажем повестей шведской писательницы А. Линдгрен.
— Пришил или припугал? — это Гуменяра, освободив свою пасть от тушенки, спрашивает.
— Пришил с гарантией! Сразу стрельба скисла! А шутит и поет — что ваш Семзенис! «Чурка-палка два конец, с чердака упал румын, — эта песня про второй, он еще не долетел»!
— Заткнись, трепло!
— Бедные карлсоны! Они больше не живут на наших крышах, потерзай их души черти, господи! Так не выпить ли за их массовый упокой? — умильно глядя на бутылку, намекает на затянувшуюся паузу Тятя.
Я наливаю по второй. По Мишиным словам невесело им было. Один-два из каждых десяти раненых умирают. Уже в госпитале или еще при доставке туда. Большие, по нашим меркам, были у них потери. И Миша говорит, что было бы еще хуже, если бы не их соседи — рота парканских болгар. Те сами стрелки хорошие и мужики серьезные. Понимают, что защищают не только город, но и свое родное село. К тому же в большинстве люди верующие, обвязывают головы черными лентами со строками из Священного Писания. По этим лентам сразу видно, кто свой, а кто чужой.
Чокаемся.
— За полный крах мулей и прочих наших врагов!
— Слушай, тамада! За это мы уже пили!
— Это мы за нашу победу пили. А теперь за то, чтобы румыны обосрались сами, даже без нашего участия!
— Воображения у замка не хватает, но логика всесторонняя — на грани философии! — многозначительно бросает себе под нос, но так, чтобы слышали все, Али-Паша.
Семзенис сдавленно хрюкает. Ему смешно.
— Ну, а ты, брат, как твои подвиги? — не отстает от Миши Гуменюк.
— Я тоже пришил одного. Но не сейчас, а давно. Еще во время апрельского обострения.
— Миша, валяй, наши брехуны друг другу и мне своими байками до смерти надоели! Расскажи про своего карлсона, — просит Тятя.
За столом одобрительно кивают головами. Миша облизывает и откладывает ложку. Убедившись, что стал центром внимания, начинает:
— Ну, было это дело уж после того, как полицаев под Гыской раздолбали, и перед тем, как сороченцев [11] постреляли. Согласительная комиссия уже работала, и Пологов с Когутом [12] ополченцев с городских застав выгоняли. В общем, дней за пять — семь до Пасхи случилось… Тогда ж, помните, какая ерунда была: вроде мир, а по окраинам из гранатометов и винтовок вовсю шмаляют. По заставам на южной окраине города «василек» работал… Что ни ночь — то цветомузыка! А на северной окраине сороченцы и другие молдавские менты в поле стоят тихо, но с горба за ними и от Варницы стреляют.
11
Сороченцы — принудительно направленный правительством Молдовы на войну отряд территориальной полиции из города Сороки.
12
В. Когут и Г. Пологов — в 1992 году действовавший и бывший председатели Бендерского горисполкома. В апреле-мае, в период временного перемирия вокруг города Бендеры, конфликтовали с городским рабочкомом командиром 2-го батальона приднестровской гвардии Ю. Костенко из-за неоправданных уступок в обороне, на которые руководство города Бендеры пошло под нажимом из Кишинева и Тирасполя.