Раннее
Шрифт:
– Хозяин, а мы пойдём в магазин?
– В какой магазин?
– Мне нужно купить что-нибудь из одежды.
– Что за фантазии, Анита? К тому же все магазины уже закрыты.
– Да? – и наступала пауза до тех пор, пока Анита не придумывала ещё какой-нибудь дикости.
Вообще, на прогулке не встретилось ничего примечательного.
Только один прохожий спросил, где ему найти офис фирмы "Глукосервис". Я объяснил и сообщил, что "Глукосервис" – лучшая фирма в мире.
– Я знаю, – ответил он.
Вернувшись домой,
13. Воскресенье
Разбуженный очередной истерикой телефонного аппарата, я был взбешён. Вернее было бы сказать – не разбужен, а поднят с постели, потому что проснувшись часов в пять утра от того, что сросшаяся много лет назад кость стала ныть, я заснуть толком так и не смог.
– Аллё! – завопил я в трубку.
(Главное, чтобы на том конце провода поняли, что я не шучу)
– Здравствуйте, – спокойно сказали мне. – Это тот, кто звонил вам вчера вечером.
– Ты, Слава? Ты уже протрезвел?
(А потом я вдруг понял, что это не Слава)
– …А-а, это вы. Я же сказал, чтобы вы заткнулись.
– Вы меня не поняли вчера.
– Я всё прекрасно понял! Мне не нужно ничего кроме того, что у меня есть.
– А что вы так волнуетесь?
– Это мои личные проблемы. Прекратите мне звонить!
– Не вешайте трубку…
Когда я услышал эти слова, я её, разумеется, тут же повесил.
Взглянул в окно, пытаясь понять, почему в комнате так мрачно. И понял причину ночной боли в ноге – всё небо было забито тучами до отказа, как и позавчера.
Мне вдруг страшно захотелось плюнуть в потолок, и не сделал я этого только потому, что знал – у меня не получится.
Снова звонок. Снимаю трубку.
– Слушай меня, ТЫ, – говорят мне, и я опять готов вернуть трубку на место. – Тот, кто не принимает моих предложений, кончает плохо. Ты считаешь, что показал мне фигу?
– Так точно, – сказал я. – Если скажешь ещё хоть слово, я отключу телефон, и можешь сколько угодно беситься у своего аппарата.
– Тебя ждут неприятности.
– Прекрасно. Я тоже их жду.
– Идиот.
– Взаимно.
На этот раз первым повесил трубку он.
В конце концов, какие у меня могут быть неприятности? Смерть? Так ведь это сущая безделица не только для меня, но и для любого здравомыслящего человека. Пытки? Я перенёс много страданий всякого рода за свою недолгую жизнь, и то, что меня лишний раз погладят утюгом по головке, как-то не впечатляет. Может, они причинят боль моим близким? Но у меня нет близких!
Я подумал об этом и вдруг почувствовал, насколько одинок.
Единственное близкое мне существо – говорящая собака. Но ведь это неестественно –
– Хозяин! Ты проснулся? А у меня завтрак готов.
– Прости, Анита, что-то не хочется.
– Ты уходишь?
– Погуляю.
– В такую погоду?
А что особенного в погоде за окном? Всего-навсего дождь. И я только глубже закутываюсь в куртку.
Сажусь в СААБ. Еду – как всегда, ещё не зная, куда. Дворник елозит по стеклу то вправо, то влево и ещё больше навевает тоску… Какое-то гиблое чувство.
Я не могу понять причину этой тоски. Неужели только одиночество? Нет, мне кажется, что я упустил что-то неуловимое, скользкое, прекрасное, даже не заметил, и сейчас не могу понять, где и когда это случилось.
Машина выезжает за город, и мне становится ещё тяжелее. Я никогда не любил деревни. Ассоциировались они у меня с плесенью, грязью, обветшалостью, с извечными и бесполезными ковыряниями в огороде, от которых кожа становилась сухой и шершавой, напоминая кору старого дерева, со стариками и старухами, которые давным-давно выжили из ума, ну, в крайнем случае, с мужиками, волосы которых выцвели на солнце, а улыбка с годами поглупела и превратилась в демонстрацию гнилых зубов.
Я остановил машину. Вышел и подошёл к ближайшему забору – покривившемуся, кое-как покрашенному тёмно-зелёной краской. Собаки во дворе не было. Отворил калитку и направился между грядок к дому. Всё было так, как я себе и представлял. Дом прогнил насквозь, и нижние венцы погрузились в землю, обрастя травой. Наличники, прежде белые, теперь имели неопределённый цвет. Я постучал. Долгое молчание, потом негромкий скрип половиц и старушечий голос: "Кто?"
Что я мог ответить?
– Вы меня не знаете.
Она думает, потом открывает дверь.
Выцветшие глаза, редкие волосы, разбросанные по голове, настороженное и недоброжелательное выражение лица.
– Чего вам?
Да в общем-то ничего, но ответить что-то нужно, и я нахожусь:
– Я из института этнографии. Я частушки собираю, поговорки, прибаутки всякие…
И я чувствую, что в руке у меня – тетрадь с пословицами. И как я догадался взять её с собой из машины?
– Фу, – говорит она, – нашли, куды приттить. Входите.
Я прохожу. В избе мрачно. Похоже, единственная достопримечательность в комнате, куда я попал – старый телевизор, накрытый кружевной салфеткой.
– Садитесь, – и я сажусь на сляпанный каким-то горе-плотником табурет.
Она садится на другой, с противоположной стороны стола, наощупь нашаривает где-то позади очки и зачем-то надевает на нос.
– Да, – говорит она. – Были у нас частушки. Так, а чего вам?
– Может, вы помните что-нибудь. Расскажите, а я запишу, – я достаю из кармана ручку.