Ранний восход
Шрифт:
Мчались мальчишки. Одни деловито возвращались из школы, другие еще долго маневрировали по бульвару, дрыгая одной ногой на самокате, украшенном красным флажком у руля.
Девочки из соседней школы чинно следовали своим направлением, обязательно сцепившись рядком под руки по обе стороны молоденькой учительницы. Учительница, видимо, была любима, и шедшие с краю явно ревновали ее к тем, кто заполучил местечко рядом с наставницей своей. Крайние, теснясь, все рвались заглянуть в лицо учительнице, и от этого шеренга с обоих концов сгибалась дужкой — того и гляди, сомкнется в кружок на ходу.
Проходили мимо, не замедляя шага, сосредоточенно,
А вот присел отдохнуть на бульваре рабочий-водопроводчик в резиновых сапогах; снял брезентовые рукавицы, положил аккуратно на скамейку возле себя, скрутил цигарку, закурил не спеша, по-хозяйски оглядывая все в аллее. Видно было, что человек уважает и себя и свой труд — поработал сегодня на славу.
Или вон там, например, старая нянька с колясочкой, в которой спит укутанный до самых щек, посасывающий пустышку с колечком младенец. Нянька, должно быть, была неграмотной и не умела разбираться в часах, поэтому она приносила всегда с собой будильник и ставила возле себя на бульварной скамеечке. В положенный час будильник начинал трезвонить, нянька хватала его, клала в коляску и увозила ребенка с бульвара.
Появлялся тут часто маленький безусый, со смешным клинышком бородки старичок в непомерно больших ботах невиданного уже давно фасона. Он всегда приходил с газетой, держал ее, читая, перед самым носом, а потом, видно, засыпал нечаянно, прикрывшись ею. И только газетный лист над ним ходуном ходил от храпа и дрынчал, как бумажный змей.
Все это было очень занятно.
Уже несколько дней кряду Коля замечал худенького, чуточку сгорбленного мальчика со слишком большой, валко качающейся головой на тщедушном и малоподвижном тельце.
Он выбирал солнечное местечко в аллее и сидел, укутанный в шарф, сосредоточенный, сутулый, немножко отчужденный от всех, доверчиво подставляя себя лучам уже поостывшего октябрьского солнца. Иногда он пробовал принять участие в играх других ребят. Но то ли был он слишком застенчив, или болезненный вид отпугивал детей, только его как-то не принимали. И вообще Коле стало казаться, что мальчика обижают, что он всеми обойден.
На третий день Коля пересел на скамью, где сидел мальчик, и спросил:
— Ты можешь немножко посидеть спокойно? Я тебя хочу нарисовать.
— Меня? — удивленно, недоверчиво протянул мальчуган и засмущался. — А ты умеешь?
— Вот учусь.
— А почему ж меня? Надо ведь красивое рисовать, а я…
— А ты мне понравился, и я тебя нарисую, — как можно веселее сказал Коля, пристраиваясь с альбомом.
— А чем понравился? Я болею. Меня в Москву мама привезла, а скоро в санаторий отвезут. Уже на той неделе путевку обещали. Бесплатно совсем. Мне бегать трудно, потому что я в корсете. Вот слышишь, как стучит? — Мальчик пощелкал себя сквозь пальтишко, и Коля услышал сухой стук. — Хочешь потрогать? Ты не стесняйся, потрогай.
Коля, чтобы не обидеть, потрогал, ощутив под пальто жесткую, негнущуюся скорлупу корсета.
— Это от фугаски, — пояснил мальчик. — Я, когда во время войны еще
— Ну, ты посиди теперь тихонько, а я набросаю твой портрет. Ладно?
— Ладно, — сказал с благодарностью малыш. — А как сидеть — с выражением?
— Нет уж, пожалуйста, сиди просто так, как раньше. Ну, хочешь, на книжку, читай.
— Я уж не могу читать. В меня теперь мысль не пойдет. Я буду все ждать, как ты нарисуешь.
— Ну, делай вид, как будто читаешь.
— А как будто — это нехорошо.
— Почему — нехорошо?
— Потому что ты же хотел нарисовать меня, как в жизни… А теперь я тебе в жизни уже разонравился. Да? Что ты так на меня глядишь? Разонравился?
— Как же я буду рисовать, на тебя не глядя? Вот чудак! — сказал Коля и приступил к работе.
Малыш сидел неподвижно, только изредка косясь на альбом и слегка вытягивая шею, чтобы заглянуть в рисунок. А Коля быстро разметил лист, определил границы рисунка, нанес контуры связей… И вот через каких-нибудь полчаса на странице альбома появился бледненький, чуть-чуть горбатый мальчик с большими удивленными глазами и остреньким подбородком. Глаза получились совсем хорошо, и потому все личико светилось, и мальчик на рисунке был по-своему даже хорош и привлекателен.
А пока Коля рисовал, с песочка, где возили красные и зеленые тачки и пекли куличики, стали подходить и другие дети. И скоро скамейку, на которой сидели Коля и его послушная модель, со всех сторон окружили. Ребятишки тихонько перешептывались, боясь помешать художнику, осторожно заглядывали из-под локтя в альбом и теперь смотрели уже на бледного мальчика с уважением. Ведь не всякого же будет рисовать художник. Должно быть, мальчик заслужил такую честь…
Но вот портрет был готов. Малыш, скрипнув корсетиком, поднялся, взглянул и порозовел:
— Разве я такой? Это ты нарисовал как будто?
— Такой, такой в точности! — закричали ребята вокруг. — Ну прямо капелька в капельку! И глазки такие.
— У него глазки какие хорошенькие… смелые такие! — восхищалась полная девочка, обеими руками прижимавшая к себе огромный красно-синий мяч.
Коля постарался в портрете смягчить некоторые черты болезненности, которые проступали в облике малыша. И позу он выбрал для него такую, что она скрывала сутулость. Вероятно, мальчик на портрете выглядел чуточку красивее, чем в жизни. Но Колю действительно поразила печальная пригожесть этих больших удивленных глаз на бледном личике, и он постарался осветить ими весь рисунок. В конце концов, разве не имеет права художник подметить прекрасное даже в том, что не совсем красиво на первый взгляд? Ведь прав же Джамбул, которого только что читали в школе: «Поэзия — это искусство утешать, не обманывая». Нет, и он не обманул сейчас малыша.
А ребятишки вокруг, отталкивая друг друга, по очереди заглядывали в альбом и восхищались Колиным искусством. Только один совсем маленький, весь упакованный в тугой узел из толстой пуховой шали мальчик, кое-как дотянувшись подбородком до края альбома и заглянув в рисунок, сказал низким, осуждающим баском:
— Не похоже. Штанов нет.
— Чего нет? — не понял Коля.
— Ножков нет, ножков! — объяснила полная девочка.
— А карточки бывают что и без ног, — возразили сзади.
— Ноги я завтра дорисую, — пообещал Коля и, аккуратно выдрав рисунок из альбома, протянул его худенькому мальчику. — На, возьми на память.