«Раньше смерти не помрем!» Танкист, диверсант, смертник
Шрифт:
— Молодец, капитан, — резюмировало высокое начальство. — Главное — это результат.
Автоматчики по кивку командира бригады отступили от Барсукова назад…
К весне сорок третьего Барсуков уже был майором и командовал танковым батальоном. У Витяя Коломейцева красовались старшинские знаки различия на погонах, под комбинезоном на гимнастерке позвякивало с полдюжины боевых орденов и медалей, а в штабе уже давным-давно пылилось предписание убыть на офицерские курсы.
— Витяй, с твоим опытом ты сейчас должен командовать танковым взводом, а то и ротой, — говорил ему Барсуков. — А ты до сих пор у меня в механиках.
— Да понимаю я все, Иван Евграфович, — опускал голову Коломейцев. — Но не хочу я никуда от вас.
И с каким-то
— Вот так вот если все и оставить, может, и довоюем?..
— А кто ребят научит? — Капитан неопределенно кивнул головой в сторону ближайшего тыла, но Витяй прекрасно его понял. — Мы для них единственный шанс выжить.
Но прежде чем Коломейцев отбыл на офицерские курсы, им вместе суждено было побывать еще в нескольких переделках. Той весной на фронтах установилась стратегическая пауза. Пользуясь временным отсутствием больших боев, танкисты Барсукова предпринимали вылазки против неприятеля на своем ограниченном участке обороны.
— Кавалерийские у тебя замашки, Иван Евграфович, — сказал Барсукову очередной командир бригады. Прежний, который Барсукова едва не арестовал, ушел на повышение. — Все бы тебе рейды проводить. В крови, что ли, это сидит?
Барсуков только сдержанно улыбнулся и покивал — собеседник даже не представлял, насколько попал в точку своим предположением.
Вместе с экипажем лейтенанта Лялина они регулярно беспокоили немцев, грамотно используя особенности рельефа. Надо отдать должное и противнику — с его стороны на нейтральную полосу также нередко выкатывались небольшие танковые группы, чтобы прощупать советскую оборону. Очень часто между такими противоборствующими группами завязывались короткие, но ожесточенные бои. Лейтенант Лялин был стеснительный парень, да еще и очень сильно заикался. В первом же бою «тридцатьчетверку» Лялина отсекли три немецких танка. Противники скрылись за клубами поднявшейся до небес пыли. Все время, пока Барсуков разбирался с остальными вражескими танками, грамотно разрезавшими его группу на части, радист «сто четвертого» отчаянно вызывал Лялина. В ответ — ни звука. Все решили, что лейтенанта давно сожгли.
— Какого черта?! — вырвалось у Барсукова, когда в эфире прозвучал тихий заикающийся голос:
— Н-на св-вязи!
— Где противник? — рявкнул комбат, помнивший, что за клубами пыли сзади рыскают три немца.
— П-противник ун-ничтожен! — донеслось в ответ.
Когда их «сто четвертая» скатилась в небольшую лощину, Коломейцев увидел стоявшую с открытыми люками «тридцатьчетверку» Лялина. Земля вокруг нее была сплошь усеяна следами разрывов, но сам танк был цел и невредим, а в радиусе пятидесяти метров от него кострами полыхали две немецкие «тройки». Там все было кончено. Третий неприятельский танк — длинноствольная «четверка» — завалился на бок в балку с разнесенной ходовой частью и заклиненной башней. Поигрывая пистолетом в руках, сидевший на башне своего танка Лялин увлеченно что-то жестами объяснял двум уцелевшим чумазым немцам. Остальные члены экипажа перекуривали.
— Идиллия! — констатировал Барсуков, когда Витяй осадил на тормозах их машину рядом. Немцы отскочили в сторону и сразу же вытянулись во фронт, как только майор откинул люк на башне. Коломейцеву вспомнилось, что где-то он уже видел нечто подобное.
Бой был честным, и Барсуков приказал немецких танкистов отпустить.
— Это что еще за рыцарство? — накинулись на Барсукова в штабе бригады, куда каким-то образом просочилась информация об отпущенных германцах.
— Иван, ну это уж чересчур… — предпринял вялую попытку поддержать критику бывший тут же Сверчкевич.
Барсуков демонстративно уперся взглядом в гимнастерку политрука, на которой висела новенькая медаль «За боевые заслуги». Заслуги заключались в том, что Сверчкевич быстрее всех сообщил наверх об одном из успешных прошлых рейдов танкистов Барсукова. Политрук проследил за взглядом майора, все моментально
— Да и хрен с ними, с этими немцами. Чего уж нам до них, товарищ подполковник…
Лейтенант Лялин с тех пор стал постоянным участником вылазок, которые предпринимал комбат. Сидел Лялин, как правило, на обсуждениях очередного предстоящего рейда тихо. Выслушивая всех, в самом конце обычно добавлял, указывая пальцем в вычерченные Барсуковым схемы:
— А в-вот з-здесь л-лучше так…
Замечания лейтенанта всегда оказывались дельными. А в один из погожих и теплых весенних дней экипаж Лялина не вернулся с боевого задания. Пропавший танк отыскала в одной из балок пехота. Она же сообщила и бортовые номера двух немецких Т-IV, среди бела дня демонстративно стащивших подбитую «тридцатьчетверку» Лялина с гребня нейтральной полосы — нам на всеобщее обозрение.
— Пятнистые все, разрисованные, — передавая бинокль Барсукову, описывал немецкие танки пехотный старлей, стоявший в окопе передового охранения, куда спустились и танкисты. — На бортах помимо крестов еще зверье какое-то намалевано. Вон, гляньте, чего сотворили…
Барсуков взял в руки бинокль, подкрутил окуляры и отчаянно стиснул зубы от увиденного. На стволе «тридцатьчетверки», слегка раскачиваемая ветром, висела фигура в танковом комбинезоне.
— Ну суки, держитесь, — процедил Иван Евграфович, опуская оптику. — Из-под земли достану…
Ночью Коломейцев вместе с пехотинцами лазил на нейтральную полосу. Обрезав веревку трофейным штык-ножом, аккуратно сняли задеревеневшее тело лейтенанта Лялина. Осмотрели танк. Болванка угодила в моторный отсек. Что случилось с остальными членами экипажа Лялина, оставалось только гадать.
Они искали «пятнистых» именно с этими бортовыми номерами почти целый месяц. Выяснили, что машины принадлежат к эсэсовскому танковому подразделению, активно предпринимавшему вылазки против наших оборонительных линий. За этот же месяц немцы предприняли четыре танковых налета — три на участке соседней бригады и один против батальона Барсукова. Везде противник действовал чрезвычайно дерзко и очень грамотно, нанеся советской стороне значительный урон в живой силе и технике. Ответные вылазки и засады долго не приносили результата. Укрыв свои танки за холмами, по-пластунски выбравшись далеко на нейтральную полосу, экипажи Барсукова часами наблюдали за линией фронта. Результата не было. На свой страх и риск Барсуков организовал несколько ночных пеших поисков в районах последнего появления эсэсовских танков. «Пятнистых» нашли на небольшом прифронтовом хуторе.
— Номера проверил? — спросил майор приползшего из разведки Коломейцева.
— Они, твари, — утвердительно кивнул Витяй, стянув с головы танкошлем и сплевывая в песок.
Атаку провели на рассвете. Барсуков скрытно провел свои машины заранее присмотренной глубокой балкой, выводившей их почти к самому хутору. И все-таки напасть внезапно не получилось. Лишь только «тридцатьчетверки» выскочили из низины, в окопчике немецкого боевого охранения дробно застучал пулемет, а в небо полетели разноцветные сигнальные ракеты. Эсэсовцы среагировали молниеносно. Совсем небольшое открытое поле, по которому Барсуков рассчитывал ворваться в хутор, через минуту расцвело разрывами. Из-за белых мазанок били немецкие танковые пушки. Бой вышел короткий, но жаркий. Ярко полыхнула на околице подбитая «тридцатьчетверка». Они остались одни против двоих. Витяй отчаянно орудовал рычагами, пряча машину между белеными хатами. Лязг гусениц, отрывистое рявканье собственного орудия, характерный металлический звон падавших на дно боевого отделения гильз, удушливый пороховой дурман, быстро наполнявший танк изнутри, — все это, пожалуй, заняло не больше пары минут. Но казалось, что тянулись эти минуты целую вечность. Одного «пятнистого» они сожгли дотла. А второй неведомым образом после всех маневров вдруг оказался перед ними в конце узкой хуторской улицы.