Рарака
Шрифт:
— Дети — это надолго, — сказала я. — Всю жизнь будешь им в рожи заглядывать, больше ничего и не увидишь.
— А чего я не увижу? Гонолулу? Так я её по телевизору посмотрю. В передаче «Клуб кинопутешествий».
— А костёр любви? — спросила я.
— Я посажу вокруг него своих детей.
Лариска достала вино в красивой оплетённой бутылке,
— Все деньги на еду уходят, — сказала Лариска. — Мой муж сто килограммов весит…
— Такой толстый?
— У него рост — метр девяносто шесть, так что килограммы не особенно видны. Вообще, конечно, здоровый… — созналась Лариска.
— А чем он занимается?
— Думаешь, я знаю?
Лариска разлила вино.
— За что выпьем? — Она посмотрела на меня весело и твёрдо.
— За Игнатия!
— Да ну…
— Что значит «да ну»! Собиралась плыть до него, как до Турции.
— Ну и доплыла бы, и что бы было? — Лариска поставила на меня свои глаза.
Вошла девочка с тетрадью.
— У меня "у" не соединяется, — сказала она.
Лариска взяла у неё тетрадь.
— Ты следующую букву подвинь поближе.
Девочка смотрела на меня.
— Да куда ты смотришь? Сюда смотри! Видишь, хвостик от "у"? Он должен утыкаться прямо в бок следующей букве. Поняла?
Девочка взяла тетрадку и кокетливо зашагала из комнаты.
— Гонорскую помнишь? — спросила я. — Вышла замуж за Игнатия.
Лариса опять поставила на меня свои глаза и держала их долго — дольше, чем возможно. Потом выпила полстакана залпом, будто запила лекарство, и пошла из комнаты.
— А ты почему развелась? — крикнула Лариска.
— Профессия развела! — крикнула я. — Я ведь все время играю, на семью времени не остаётся.
— Разве нельзя и то и это?
— Может, можно, но у меня не получается.
— Ну и дура! — сказала Лариска, возвратившись с кофе. — Подумаешь: Франция, Америка… А заболеешь —
— Это да… — согласилась я.
— Французы послушают твой концерт, похлопают и разойдутся каждый к себе домой. А ты — в пустую гостиницу. Очень интересно!
Лариска села к столу и снова разлила вино по стаканам.
— За что?
— За рараку! — сказала я.
Вошла девочка, протянула Лариске тетрадку.
— Я тебе покажу галантерею! — заорала Лариска напряжённым басом. — Только об этом и думаешь! Никуда не пойдёшь!
Она хлестнула девочку тетрадкой по уху, смяв тетрадь. Девочка втянула голову, дрожала ресницами и не отрываясь смотрела на меня. Ей было тяжко терпеть унижение при посторонних.
На балконе проснулся и закряхтел ребёнок, не то засмеялся, не то заплакал.
— Я пойду, — сказала я и встала.
Лариска отшвырнула старшую дочку и вышла со мной в прихожую. Два красных пятна расцвели на её щеках.
— Будешь за границей, привези мне парик, — попросила Лариска. — Причесаться некогда с этими паразитами!
Больше мы не виделись.
Через восемь месяцев я уехала в Австралию.
В Австралии все было абсолютно так же, как и в других странах: сцена — моя рабочая площадка. Приподнятые лица. Преобладающие цвета — черно-белые. Хрустальная люстра, сверкающая всеми огнями, существующими в спектре.
Я сначала все это вижу, потом не вижу. Сосредоточиваюсь на клавишах и жду, когда во мгле моего подсознания золотой точкой вспыхнет рарака и я разожгу от неё свой костёр. Потом я обливаюсь керосином и встаю в этот костёр, чтобы он горел выше и ярче. А незнакомые люди с приподнятыми лицами сидят и греются возле моего костра, притихшие и принаряженные, как дети.
Австралийцы долго хлопали. Я долго кланялась.
А дальше все было так, как предсказывала Лариска: австралийцы встали и разошлись по домам. А я поехала в гостиницу и легла спать.