Расчет пулей

Незнанский Фридрих Евсеевич

И только на одном отрезке пути — от самолета к самолету — деньги можно было взять. От «антея» и «Боинга» инкассаторский броневик должны были закрыть два «Урала». Всего на одну минуту. Нашей охране будет приказано остаться у «Боинга». С инкассатором в кабине может оказаться максимум один охранник. Ни тот ни другой не должны быть свидетелями.

Горбоносый кивал: «Ясно! Ясно! Так точно!»

Помолчав и выслушав несколько уточнений и замечаний, Борец доложил сам о плане операции, которую предполагалось провести на тех самых двухстах метрах. Сказал, что все проверено и люди готовы.

Все эти сообщения Игнатов выслушал молча, сжав губы. Не надо было большого воображения, чтобы представить,

какой начнется переполох после пропажи пяти миллионов в новой европейской валюте. Игнатов уже свыкся с мыслью, что его понизят, скорее всего, в должности. А Грязнова попросту снимут с работы. Но судьба Грязнова его не интересовала. На подходе к должности начальника МУРа был Гончар.

Это самый благополучный расклад. А если провал?

Холодок впервые прошелся по спине Игнатова. До этого ему казалось, что он обезопасил себя со всех сторон. А тут представил себе крах, представил, что он теряет. Уверенность вдруг покинула его, и слепящее небо показалось страшным. Они молча допили водку и поплыли обратно. Расстались, не обмолвившись ни единым словом.

После того как Игнатов вышел из лодки и поднялся на косогор, волоча щуку, Борец еще долго качался в лодке, имитируя рыбную ловлю и размышляя о своем. Если бы Игнатов мог знать обо всех мыслях своего подручного, он бы вернулся и в исступлении разрядил в него всю обойму. Но ровный голос, всегдашняя непоколебимость горбоносого Борца и подобострастный тон верного пса ни разу не вызвали у него подозрений.

Глава 31 Нападение

Из города в аэропорт бронированный «фольксваген» мчался в сопровождении пяти полицейских машин. Над Франкфуртом висела тяжелая туча, там громыхала гроза и шел проливной дождь. А на половине пути как будто ножом отрезало дождевую полосу. Стало солнечно. Дорога лежала чистая и прямая, как стрела. Стекла машин быстро высохли. Аэропорт сияющей громадой встретил их. Ворота в условленном месте были распахнуты. Затянутые в мундиры полицейские откозыряли промчавшемуся эскорту и проводили его взглядами. «Фольксваген» лихо подкатил под огромное серое брюхо «Боинга».

Заместитель начальника полиции города Генрих фон Клейст доложил начальству, что груз доставлен в аэропорт и погружен в самолет.

Погрузка в это время заканчивалась. Каждый ящик с валютой охраняли двое полицейских. Наконец двери были захлопнуты, люки задраены. Пассажирский салон ярко осветился. В дальнем конце его, слегка затемненном, возле ящиков с валютой застыла охрана.

«Боинг» тяжело пробежал почти всю взлетную полосу, нехотя оторвался от земли и взял курс на восток.

Водитель-инкассатор Иван Мостовой в эту ночь спал плохо. Ссора с женой и дочерью окончательно доконала его. Они не смогли найти общий язык по простому вопросу, хотя два эти существа составляли смысл его жизни. Нет, была еще внучка. Как раз из-за нее и разгорелся спор. Получалось, что вся женская часть семьи ополчилась против него.

Дочка в третий раз выходила замуж. Если два первых мужа были соотечественники, правда один азербайджанец, но осевший в Москве, то третий вообще оказался французом. Дочка от первого брака, пятилетняя Настенька, унаследовала от погибшего в Чечне отца-лейтенанта пронзительно синие глаза, светлые курчавые волосы и добрый, спокойный нрав. Как уж там он сражался в Чечне со своим спокойным характером и неторопливой повадкой, Ивану Мостовому было неведомо. Наверное, дома проявлялись одни стороны характера, а в бою — другие. Потому что орден Мужества остался в семейной шкатулке. Что теперь о нем?

Француз уезжал в Париж и хотел забрать не только жену, но и Настеньку. Действовал он, конечно, по указке дочери, которая умела крутить мужиками и заставляла выполнять все ее прихоти. Как

ей это удавалось, Мостовому было непостижимо. Иногда, глядя в родное, знакомое до мельчайших подробностей лицо дочери, он вдруг улавливал такую отчужденность, словно общался с совершенно незнакомым человеком. Вот за этой неведомой чертой и лежала та загадочная часть ее души, которая позволила ей не сломаться от горя, когда погиб первый муж, закончить образование, вертеться в непонятных ему сферах бизнеса, откуда неожиданно явился второй муж, а после короткого перерыва — и третий.

Мостовой не так переживал предстоящий отъезд дочери, хотя и было грустно. Но потеря внучки для него вообще была невообразима. Что такое не общаться с ней ежедневно, а видеться раз в пять лет? Конечно, потеря. Настенька будет другая, и жизнь другая. И он сам выйдет в тираж и уже не сможет так чувствовать и любить, как сегодня. Не признаваясь никому, он внутренне считал, что знает об очередности предстоящих событий до мельчайших подробностей. И его ужасала картина, когда он, дряблый и немощный, будет встречать из Парижа повзрослевшую внучку, которая уже не одарит его ни солнечной улыбкой, ни ласковым словом, а будет с удивлением взирать на ставшего чужим старика.

Поэтому он решительно воспротивился тому, чтобы дочь забирала в Париж Настеньку. Говорил, что ей надо жить и учиться в Москве, а Европа от нее не уйдет. Жена и дочь стояли на другом, говорили о европейском образовании и европейской культуре, о необходимости жить по-человечески, как будто собственную нынешнюю жизнь они человеческой не считали. Жена почему-то тоже поддерживала дочь и говорила, что семья должна быть единой.

— Подумай о будущем Настеньки! — кричала она.

Желание самой Настеньки при этом не учитывалось. Ее даже не спрашивали. Мать привыкла разговаривать с ней ледяным тоном и требовала безусловного повиновения, как многие молодые мамаши, жаждущие власти и подчинения. С мужиками у нее это получалось хорошо. А вот за внучку Иван каждый раз переживал. В конце концов, в разгар спора с женой и дочкой он тоже сорвался на крик. А вечером Настенька подкралась к нему и прошептала:

— Дедушка! Я тоже не хочу уезжать. Я спрячусь.

Иван погладил жесткой ладонью доверчивую светлую головку и проговорил тихо от защипавших в носу слез:

— Как же ты спрячешься?

— А я закроюсь одеялом с подушками, и они меня не найдут.

Утром дочь, придав своему голосу примирительные нотки, сказала отцу, что будет присылать ему каждый год вызовы, чтобы он приезжал в Париж и мог видеться с Настенькой. Иван этому не поверил и поэтому махнул рукой напоследок:

— Не нужны мне ваши Парижи…

В девять часов он был уже за рулем. Жена в этот раз не смогла проводить его и не сказала своих обычных напутственных слов:

— Береги себя.

Она считала профессию Ивана очень опасной и говорила, что не дождется, пока он выйдет на пенсию. А чего ждать до пенсии, когда надо жить сегодня и не лишать себя радости. И не увозить Настеньку в другой, неведомый мир.

Сам он считал, что опасность его профессии сильно преувеличена. За все время работы в качестве инкассатора он перевозил немалые суммы — и ничего. Было всего одно нападение. Правда, при этом осталось на мостовой пять трупов. Но ведь однажды. И было это давно. Сегодняшний рейс был связан с небывалым количеством денег — пять миллионов евро. Но уже в силу этого охрана и защита были задействованы в таком объеме, что гарантировали безопасность. Гораздо опаснее перевозить малые суммы практически без защиты. А тут от самого большого милицейского начальника до самого малого — все нацелены на обеспечение безопасности. Ведь престиж московской милиции здесь задействован, да и генералы из министерства держат руку на пульсе событий.