Расчудесный Хуливуд
Шрифт:
Он вдохнул охлажденного воздуха. Ощущение было просто замечательным.
Деревянная стойка оказалась прямо за входной дверью. Войдя с залитой солнцем улицы, он первым делом споткнулся о ножку высокого стула и какое-то время, прежде чем усесться, привыкал к здешнему освещению.
На стене за стойкой висели несколько картинок, на которых были изображены неприхотливые радости истинных любителей пива. На одной из них рыбак стоял по колено в воде в озере и держал в руке полный бокал, а на заднем
Официантка – с большими титьками и крутыми бедрами, малость пучеглазая милашка с «башней» волос в стиле пятидесятых, перебирала за стойкой ножками в ботфортах. Ее буфера были втиснуты в прозрачный лифчик, а брючки (может, и трусики) представляли собой три ленточки голубого цвета.
– Мне бы пивка, – сказал он.
– Это можно. Это у нас имеется.
– Только холодного.
– Какого сорта?
– А какое у вас разливное?
– Разливное у нас "Коорс".
– И все? А разливного «Хейнекена» у вас нет?
– Разливное у нас «Коорс». «Хейнекен» у нас бутылочный.
– А на карточке написано, что «Хейнекен» есть и в розлив.
– А ты всегда веришь тому, что написано?
– Собственным глазам верю.
– Ну и?..
– Давай разливного.
– Значит, "Коорс".
– Я понял.
Она, застучав каблучками, отправилась налить ему пива. Дала отстояться, потом долила до верху. Подошла к нему и поставила кружку на стойку. Приняла доллар, сказала:
– Это будет доллар с четвертью.
– Доллар с четвертью за восемь унций?
– Включая варьете. А ты что думал? Отошла в дальний конец бара, вертя жопкой так.
чтобы он налюбовался на свои доллар с четвертью.
Встала, сложив руки на животе, принялась смотреть на двух мужиков, играющих в карты за столиком возле торшера, но Янгер мог поклясться, что она вполглаза следит за ним. Время от времени она переступала с ноги на ногу, и ягодицы вальяжно перекатывались с места на место.
Он выпил три четверти кружки одним глотком, затем придвинулся к самой стойке, выставив на нее кружку и обхватив ее обеими руками. Во рту у него дымилась сигарета, которую он курил не вынимая. Он присматривался к бабенке. Присматривался к ее ногам и жопке.
Ее тело, настолько белое, что оно едва заметно отливало голубым, напомнило Янгеру одну из двух малолетних потаскушек, которых он распробовал прошлой ночью. Толку от них никакого, им бы только деньги из клиента вытрясти.
Официантке надоело дразнить его своей жопкой. Она подошла к нему, решив самую малость форсировать события.
– У тебя все в порядке? – спросила она. Кондиционер работал вовсю, каждый волосок трепетал у нее на теле, казалось, будто она вся осыпана бесцветными веснушками.
– Ты не замерзнешь? – мягко и ласково, но
– Воспаление легких запросто схватить могу.
– А почему бы тебе не надеть передник или, может быть, свитер?
Он посмотрел сперва на пупок, потом в ложбинку между грудей. Посмотрел, давая понять, что ему было бы жаль лишиться подобного зрелища, даже если душевная доброта вынудила его посоветовать ей одеться потеплее.
– Надену свитер – и знаешь, что будет? Гарри подойдет, увидит и оштрафует меня.
– Гарри – это шеф?
– Гарри хозяин. И мой дружок.
– Что ж, значит, придется раздумать. – О чем это ты?
– Собирался уехать из города, а тут вижу этот бар, и дай-ка, думаю, зайду попью пивка на дорожку. Вижу тебя – и дай-ка, думаю, задержусь.
– Ради чего задержишься?
– Сама понимаешь.
– Нахальный ты парень.
– А в чем дело? Что я такое сказал?
– Сам знаешь, что ты сказал.
– Я сказал, что посмотрел на тебя и подумал: а может, нам имеет смысл познакомиться поближе. Вот что я сказал. А по-твоему, что я сказал?
– Да, сказал-то ты это самое, только подумал, поди, совсем другое.
Он выбросил обе руки вперед и ухватился ими за край стойки с внутренней стороны. Куча женщин внушила ему, что его смуглые руки необычайно красивы. Она отступила на шаг, словно испугавшись, что он заграбастает ее самое.
– Так в чем же дело? – спросил он.
– Ты сказал: "Сама понимаешь".
– Ну, и что в этом такого плохого?
– Сам понимаешь, – ответила она.
Когда она улыбалась, на щеках у нее появились чрезвычайно симпатичные ямочки.
– Мне кажется, зря ты приписываешь мне, чего я на самом деле не говорил. Я хочу сказать: ты ведь можешь подумать, будто я навоображал себе что угодно, а я ровным счетом ничего не навоображал.
– А я ничего такого и не сказала. – Она с ним уже кокетничала, на щеках снова появились ямочки. – Хочешь еще пивка?
Она подошла к нему – подошла куда ближе, чем требовалось, чтобы забрать у него кружку, – и, наклонившись, оперлась грудью на его руки.
– О Господи, – сказал он.
– В чем дело?
– Ты, наверное, действительно замерзла.
– С чего ты взял?
– У тебя титечки твердые, как замороженная клубника.
– Вовсе не поэтому они твердые.
И она, забрав у него кружку, отошла. Мужики за столиком закончили партию, произвели расчеты. Встали, прошли по длинному залу мимо стойки к выходу. Посмотрели на Янгера, потом на официантку, доливающую ему пива в кружку с таким видом, будто это было делом чрезвычайной важности.