Расин и Шекспир
Шрифт:
Эти прелестные письма особенно ясно показывают, что придворный был всегда беден. Он был беден, потому что не мог жить так же роскошно, как его сосед; ужасно, невыносимо для него было то, что сосед пользовался милостями двора, позволявшими ему выставлять напоказ всю эту роскошь.
Таким образом, кроме двух указанных выше источников ненависти, у придворного в довершение счастья была еще бедность вместе с тщеславием — бедность самая ужасная, так как следствием ее является презрение [271] .
271
Письма г-жи де Севинье. Сведения о жизни и планах маркиза де Севинье и Гриньянов, отца и сына. — (Прим. авт.)
При дворе Людовика XIV, в 1670 году, среди всех этих жестоких огорчений, обманутых надежд, измен друзей, эти суетные и легкомысленные души возбуждало только одно: волнение игры, восторги от выигрыша, страх проигрыша. Как жестоко скучает какой-нибудь Вард или Бюси-Рабютен в глуши своего изгнания! Не состоять при дворе значило испытывать все несчастья, все огорчения, все тернии тогдашней цивилизации, не получая взамен никаких ее удовольствий. Изгнаннику приходилось либо жить с буржуа — а это было ужасно, — либо видеть придворных третьего или четвертого ранга, выполнявших в провинции свои обязанности и выражавших
Для того, кто внимательно изучил двор Людовика XIV, он представляет собой не что иное, как стол, за которым играют в фараон. Вот таких людей в промежутках между игрой и должен был развлекать Мольер. Комедии, которые он написал для придворных «человека-короля», были, вероятно, наилучшими и интереснейшими, какие только можно было создать для такого рода людей. Но в 1825 году мы уже не таковы. Общественное мнение создается людьми, проживающими в Париже и имеющими не менее десяти и не более ста тысяч ливров годового дохода. Иногда чувство достоинства [272] придворных Людовика XIV оскорблялось даже веселым изображением того, что было для них смешнее и противнее всего: парижского торговца. «Мещанин во дворянстве» показался им отвратительным [273] — не из-за роли Доранта, при виде которого теперь затрепетали бы г-да Оже, Лемонте и другие цензоры, а просто потому, что унизительно и противно так долго видеть перед собой гнусную фигуру г-на Журдена, торговца. У Людовика XIV вкус все же был лучше; этот великий король хотел придать большее значение своим подданным-торговцам, и, одним словом, он сделал их достойными насмешки. «Мольер, — сказал он своему камердинеру-обойщику, опечаленному презрением двора, — эта комедия меня позабавила больше, чем все написанное вами до сих пор: пьеса ваша превосходна».
272
Чтобы точно представить себе это достоинство, нужно прочесть мемуары герцогини Орлеанской, матери регента. Эта откровенная немка опровергает ложь г-жи де Жанлис, г-на де Лакретеля и других лиц, столь же достойных доверия. — (Прим. авт.)
Мемуары герцогини Орлеанской. — «Мемуары о дворе Людовика XIV» герцогини Орлеанской были опубликованы в 1822 году. Реалистические подробности этих мемуаров явились основанием для судебного преследования против издателя, которого обвиняли в оскорблении общественной нравственности.
Мемуары г-жи де Жанлис появились в 1822 году. Они были составлены в крайне реакционном духе и имели своей задачей апологию старой монархической Франции.
Лакретель — современный Стендалю французский историк-роялист, автор «Истории Франции в XVIII веке» (1808) и «Истории Французской революции» (1821—1826). Эти работы отражают его реакционные взгляды, что дает основание Стендалю говорить о его «лживости».
273
Первое представление «Мещанина во дворянстве» произвело неблагоприятное впечатление на придворную аудиторию: образ г-на Журдена казался слишком низменным и нелепым.
Признаться, я не очень тронут этим благодеянием великого короля.
Около 1720 года, когда мотовство вельмож и система Лоу создали, наконец, буржуазию, возник третий источник комического: неполное и неуклюжее подражание изящным придворным. Сын г-на Тюркаре [274] [275] , прикрывшись именем своего поместья и сделавшись главным откупщиком, должно быть, вел в свете существование [276] , которого не знали при Людовике XIV, в эпоху, когда даже министры были сперва только простыми буржуа. Придворный мог видеть г-на Кольбера [277] только по делу. Париж наполнился очень богатыми буржуа, имена которых можно найти в мемуарах Коле: г-да д'Анживилье, Тюрго, Трюден, Монтикур, Гельвеций, д'Эпине и т. д. Мало-помалу эти богатые и хорошо воспитанные люди, дети грубых Тюркаре, положили начало роковому общественному мнению, которое в конце концов все испортило в 1789 году. Главные откупщики принимали за ужинами писателей, а эти последние постепенно расставались с ролью шутов, которую они играли за столом настоящих вельмож.
274
«Тюркаре» — комедия Лесажа (1709), главный герой которой — крупный делец из мещан, разбогатевший ростовщичеством и мошенническими проделками.
275
Сегодня вечером мой фиакр на четверть часа был задержан на Итальянском бульваре вереницей экипажей, тянувшихся из поперечных улиц и везших людей, надеявшихся попасть на бал к одному банкиру-еврею (г-ну де Ротшильду). Благородные дамы Сен-Жерменского предместья потратили целое утро на всякого рода низкопоклонство, чтобы добиться туда приглашения. — (Прим. авт.)
276
Мемуары Коле. — (Прим. авт.)
Мемуары Коле (1709—1783) — «Исторический дневник, или Критические и литературные мемуары» (1805—1807) — остроумно и живописно рассказывают о придворной и общественной жизни XVIII века, которую Коле мог наблюдать.
277
Кольбер (1619—1683) — министр финансов Людовика XIV.
«Размышления о нравах» [278] Дюкло — это «Гражданский кодекс» нового порядка вещей, весьма забавно описанного в «Мемуарах» г-жи д'Эпине и Мармонтеля. Там можно найти какого-нибудь г-на де Бельгарда, являющегося, несмотря на свою громкую фамилию, просто главным откупщиком; но он проедает двести тысяч франков в год, а его сын, воспитанный в такой же роскоши, как и герцог де Фронсак [279] , манерами не уступает последнему [280] .
278
«Размышления о нравах» французского историка и писателя Дюкло появились в 1751 году, а «Мемуары» Мармонтеля, вращавшегося приблизительно в тех же социальных кругах, — в 1806 году. Эти мемуары вместе с письмами г-жи Дюдефан служили для Стендаля основным
279
Герцог де Фронсак — впоследствии герцог де Ришелье, министр и типичный представитель «века Людовика XV», славившийся своей развращенностью и политическим интриганством.
280
Утренний прием г-жи д'Эпине.
«Два лакея распахнули двери, чтобы пропустить меня, и кричат в прихожей: «Вот госпожа, господа, вот госпожа». Все выстраиваются в ряд. Сперва подходит какой-то плут, который завывает арию и получает протекцию для поступления в оперу вместе с несколькими уроками хорошего вкуса и сведениями о том, что такое чистота французского пения. Потом продавцы материй, продавцы инструментов, ювелиры, разносчики, лакеи, чистильщики, кредиторы и т. д.» («Мемуары и переписка» г-жи д'Эпине, т. I, стр. 356—357). — (Прим. авт.)
Цитата из «Мемуаров г-жи д'Эпине» приведена неточно.
С этого момента прототипы Тюркаре исчезли, но это новое общество 1720—1790 годов, эта полная перемена, столь важная для истории и политики, имела очень мало значения для комедии; за все это время не появилось ни одного выдающегося комедиографа. Люди, удивленные тем, что могут рассуждать, с восторгом набросились на новое развлечение; рассуждать о существовании бога стало восхитительным удовольствием даже для дам. Парламенты и архиепископы своими осуждениями вызвали некоторый интерес к этому бесплодному умственному занятию; все с восторгом принялись читать «Эмиля», Энциклопедию, «Общественный договор» [281] .
281
«Эмиль», «Общественный договор» — сочинения Ж.-Ж. Руссо.
Талантливый человек появился только в самом конце этого периода. Академия устами г-на Сюара [282] прокляла Бомарше. Но теперь уже никто не думал о салонных развлечениях, теперь собирались перестраивать весь дом, и зодчий Мирабо победил декоратора Бомарше. Когда сколько-нибудь честное правительство закончит революцию, все постепенно станет на свое место, тяжеловесные, неуязвимые философские рассуждения будут предоставлены Палате депутатов. Тогда возродится комедия, так как все будут испытывать неудержимую потребность в смехе. Лицемерие старой г-жи де Ментенон и старого Людовика XIV сменилось оргиями регента; точно так же, когда мы, наконец, оставим этот мрачный фарс и нам дозволено будет отбросить паспорт, ружье, эполеты [283] , иезуитскую сутану и всю контрреволюционную амуницию, наступит эпоха прелестной веселости. Но оставим политические прогнозы и вернемся к комедии. Комедии с 1720 по 1790 год все же были смешными, когда они не пытались изображать придворные нравы, притязать на которые могли позволить своему тщеславию г-н де Монтикур или г-н де Трюден, парижские богачи [284] .
282
Сюар — драматический цензор с 1774 по 1790 год. Он хотел запретить к постановке «Женитьбу Фигаро» и выступил против нее в «Journal de Paris». 15 июня 1784 года на заседании Академии Сюар вновь высказал свое мнение об этой пьесе.
283
...отбросить паспорт. — Обязательные паспорта для граждан были установлены декретом от 1795 года. Декрет был подтвержден одним из первых приказов Реставрации (1814). «Ружье и эполеты» — намек на обязательную службу в Национальной гвардии.
284
Роль Рекара в прозаической комедии в пяти действиях Коле, приложенной к его «Мемуарам»; Мондор в «Ложной неверности» и т. д. — (Прим. авт.)
Во втором томе «Мемуаров» Коле напечатана его комедия под названием «Подлинная и ложная любовь». Рекар — один из ее персонажей, чиновник магистратуры, человек вполне порядочный, но смешной в обществе и хвастающийся своим богатством.
«Ложная неверность» — комедия Барта, впервые поставленная в 1768 году и часто ставившаяся в 1821 и 1823 годах. Мондор, герой ее, разновидность того же типа, что и Рекар, герой Коле.
Какое дело мне, французу 1825 года, который получает почет по числу своих экю и удовольствия соразмерно своему уму, какое мне дело до более или менее удачного подражания придворному хорошему тону? Чтобы быть смешным, нужно совершить ошибку на пути к счастью. Но подражание придворным манерам в той мере, в какой вам это позволяет ваше общественное положение, уже не составляет для французов единственно возможного счастья.
Заметьте, однако, что мы сохранили привычку согласовывать наши поступки с принятым шаблоном. Ни один народ не держится так за свои привычки, как французы. Крайнее тщеславие — ключ к этой тайне: мы страшно боимся неизвестных опасностей.
Но ведь в наше время не Людовик XIV и не его придворные наглецы, отлично изображенные царедворцем Данжо, должны изготовлять тот шаблон, которому каждый из нас, в зависимости от своего богатства, стремится подражать.
Теперь мнение большинства воздвигает на общественной площади тот образец, которому каждый из нас должен подражать. Теперь уже недостаточно ошибиться в выборе дороги, ведущей ко двору. Граф Альфьери рассказывает в своей «Жизни», что в первый день 1768 года парижские эшевены заблудились и не успели прибыть в версальскую галерею, чтобы поймать взгляд, которым удостаивал их Людовик XV; в первый день этого года, идя к мессе, король спросил, чтó случилось с эшевенами; кто-то ответил: «Они увязли в грязи», — и сам король соблаговолил улыбнуться [285] .
285
«Vita di Alfieri», т. I, стр. 140. — (Прим. авт.)
Иногда еще рассказывают такого рода анекдоты, и в Сен-Жерменском предместье над ними смеются, как над волшебными сказками. Мы немного жалеем, что век фей кончился; но между этими бедными парижскими эшевенами, увязшими в грязи по дороге в Версаль, и вельможами, ищущими буржуазной славы красноречия в Палате депутатов, чтобы оттуда попасть в министры, лежат два века.
О РАЗГОВОРЕ
Для придворных всех времен существует профессиональная необходимость: говорить, ничего не высказывая. Это было очень выгодно для Мольера; его комедии были приятным дополнением к происшествиям последней охоты, к изящным восклицаниям о хитростях оленя и к порывам восторга перед искусством короля управлять своим конем.