Расколотое небо
Шрифт:
Почувствовав, как окрепли руководители полка, особенно замполит Северин, инженер Черный, командиры эскадрилий Пургин и Редников, Степан Тарасович стал все чаще доверять им решать свои дела самостоятельно, проявлять инициативу, настойчивость, характер. «За широкой командирской спиной весь век не схоронишься», — посмеивался Горегляд. Он никому не уступил, хотя просили многие, своего права первым взлетать на новом истребителе. Сделал два полета над аэродромом, позвал Северина. Объяснил особенности поведения машины на взлете и посадке, помог усесться, проверил включение тумблеров, закрыл кабину и приветливо махнул рукой: «Давай,
Оба, и командир и замполит, летали с каким-то особым увлечением, словно курсанты-первогодки. Поднимались чуть свет, с аэродрома уходили в темноте. Раньше других, досрочно закончили первый этап переучивания и вернулись в Сосновый — учить летчиков. В самые сжатые сроки. А теперь Махов и их предлагает сократить…
Сердито насупившись, Горегляд встал, насвистывая, прошел вдоль столов с множеством пультов. Все ли учтено? Может, на самом деле есть еще какая-то возможность ужаться?
Спускаясь по крутой винтовой лестнице СКП, Горегляд твердо решил: «Идем правильно, на том стоять будем!» Вышел, огляделся, увидел идущих к СКП Махова и Брызгалина и снова почувствовал, как мгновенно испортилось настроение.
3
Ко всем прибывающим в полк командированным Горегляд относился двояко. Обычных контролеров старался побыстрее сплавить заместителям, если приезжал думающий, опытный офицер, у которого есть чему поучиться, сам водил его по стоянкам самолетов, знакомил с людьми, с гордостью показывал учебную базу и казарму, подробно рассказывал о полковых делах, записывал советы и рекомендации.
Увидев Махова, Горегляд приложил руку к околышу фуражки и сдержанно доложил:
— Товарищ полковник! Полк занимается по распорядку дня!
— Здравствуй, здравствуй, Степан Тарасович! Не берут тебя годы. Только вот седины многовато.
— Ровно столько, сколько посадок при ночном минимуме погоды, — сердито отозвался Горегляд.
Махов похлопал Горегляда по широкой спине и протянул раскрытую, в красивой целлофановой обертке пачку сигарет.
— «Филипп Морис». Бери, не стесняйся.
Горегляд достал из куртки помятую пачку «Орбиты», вынул сигарету и прикурил от собственной зажигалки.
— С какими, разрешите узнать, товарищ полковник, целями прибыли в полк?
— Ты уж так, Степан Тарасович, официально, будто с инспектором дело имеешь. Мы же с тобой не первый год вместе работаем. Не первый! Может, сначала пообедаем?
— Можно и пообедать, — согласился Горегляд и жестом пригласил гостя в кабину газика.
Полковник Махов Горегляду был обязан жизнью. Это случилось много лет назад, но не забывалось. Вылетели вместе: самолет капитана Горегляда служил целью, капитан Махов должен был перехватить его в ночных облаках. Удалившись от аэродрома на значительное расстояние, Горегляд почему-то перестал слышать Махова. Запросил по радио — ни звука. Штурман наведения сказал, что тоже не слышит и не видит. Экран — сплошное молоко, то ли помехи, то ли какое-то возмущение ионосферы. Что делать? Внизу толстый пирог облачности. Вокруг — ни зги, темнота — хоть глаз коли. Иголку в стоге сена легче найти. Пробил облачность вверх и ходил галсами, пока был запас топлива. Когда керосина осталось на обратный путь, стал разворачиваться и тут словно подтолкнул кто-то: посмотри
По аэродрому ехали молча: рев опробуемого техниками двигателя заглушал голоса. Выехав на асфальтированную дорогу, Махов оживился и, полуобернувшись, покачал головой:
— Красочка на заборе выцвела. Пора, пора, уважаемые, подновить, а то, не дай бог, начальство нагрянет. Ох, нагрянет! Сам собирался побывать у вас. Будет вам на орехи! Вы уж подкрасьте, а то и мне из-за вас перепадет под горячую руку. Скажет: был, а порядка не навел.
— Видим, — неохотно отозвался Горегляд. — Краски нет. Звонил в тыл, говорят, нет.
— Нет уж, Степан Тарасович! — повысил голос Махов. — Считай, что получил указание. Краску доставай где хочешь, меня это не касается. Подбери по вкусу самого. Он в последнее время к светло-зеленой тяготеет.
Горегляд сидел молча. «До забора ли нам сейчас? Нашел о чем говорить, черт лысый! Побеспокоился бы лучше о двигателях и запасных блоках для прицела».
Из машины Махов вышел первым и, сняв фуражку, заспешил к открытой двери. Летная столовая светилась белизной накрахмаленных скатертей на столах и чехлов на стульях. Посредине зала возвышался огромный фикус с большими густо-зелеными листьями. На стене висела копия картины Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», окрещенная кем-то из полковых остряков: «Махов подписывает плановую таблицу».
— Девочки, здравствуйте! — пропел Махов, увидев вышедших навстречу заведующую столовой и официантку. — Как живете, красавицы? Хорошеете! Цветете, как малина по весне.
Польщенные любезностью и вниманием гостя, смущенные его приторно-ласковым голосом, заведующая и официантка прыснули и исчезли за перегородкой. Оттуда торопливо вышел командир батальона обеспечения подполковник Колодешников. Поздоровался, широким жестом пригласил к накрытому столу.
— Богато живете! — Махов кивнул на тарелки со снедью.
— Стараемся, Вадим Павлович. Люди не обижаются.
— От таких закусок летчика в стратосферу не потянет! Вы уж не очень их пичкайте.
— Летчиков они так не потчуют, — заметил Горегляд и подумал: «Овощей на полях полно, а в столовой огурцы только появились. Надо Колодешникову шею намылить. Ишь, как для начальства постарался… Обо всех бы так думал!»
Махов ел медленно, подкладывая в тарелку длинные перья зеленого лука, краснобокую редиску, куски залитой сметаной курицы. Он наслаждался едой, его гладкое лицо порозовело, а спрятанные в щелках глаза округлились и заблестели.
— Молодец, комбат! — хвалил Махов Колодешникова, вытирая салфеткой рот. — Молодец! Вот, Степан Тарасович, как пишут журналисты, пример нестареющей молодости. Скоро пятьдесят, а работает, как юноша. У тебя есть к батальону претензии? — неожиданно спросил он.
— К личному составу батальона претензий нет, — ответил Горегляд. — Люди старательные, добросовестные, себя не жалеют. А вот к командованию замечания бывают и сейчас есть. О них я доложу на совещании.
Махов сморщился, но тут же его лицо снова разгладила улыбка.