Расколотый рыцарь
Шрифт:
— Привет. — Исайя закрыл за собой дверь и стянул ботинки.
— Привет, — пробормотала я, не отрывая глаз от кисти.
За неделю, прошедшую после визита его матери в Клифтон Фордж, рисование стало моим спасением. Если я не была на работе, я была здесь с кистью или валиком в руках. На данный момент я покрасила все потолки в квартире.
Устанавливать брезент каждую ночь было огромной занозой в заднице, но я не стала бы ночевать в мотеле Evergreen, где убили маму. Брайс предупредила меня, что в двух других
Мы спали с открытым окном и дверью, вентиляторы работали, чтобы мы не задохнулись от испарений. Поход в ванную по утрам был холодным, но ничего такого, что не смог бы прогнать горячий душ.
Сегодня я перешла к стенам. Первой была акцентная стена за кроватью. Завтра вечером я займусь ванной. В выходные остальные стены дадут мне повод избежать Исайи.
У меня был волдырь на указательном пальце от ручки валика. На лице и руках были пятна краски. Клочок волос над левой бровью был окрашен в синий цвет индиго. Но если бы не эта картина, я бы сошла с ума.
— Как прошел день? — спросил Исайя.
Я пожала плечами, не потрудившись повернуться и посмотреть на него. — Отлично.
Джим каждый вечер провожал меня до машины после работы, избавляя Исайю от поездки в центр города. Поэтому всю неделю я пропускала обеденный перерыв и уходила на час раньше обычного, чтобы успеть порисовать. Мои поиски зашли в тупик. Если только Воины не хотели предоставить мне полный список своих членов, я перерыла все их известные филиалы без каких-либо зацепок.
Живопись отвлекала меня и от этого.
К тому времени, когда Исайя поднялся из гаража, я была в самой гуще событий.
— Что я могу сделать?
Я уже отодвинула кровать на середину комнаты и накрыла ее пластиком. Мой лоток с краской был полон. Плинтуса были обклеены скотчем, чтобы я могла подрезать края сегодня вечером. У меня была дополнительная кисть с принадлежностями, но я не хотела его помощи. — Ничего.
Исайя вздохнул и открыл холодильник, чтобы достать колу — точно так же, как он делал каждый вечер после работы. Банки в картонной коробке сдвинулись, чтобы заполнить пустое пространство, когда он открыл крышку и глотнул.
Почему Исайя любил колу? Понятия не имею. Это было единственное, что я видела, как он пьет, кроме воды. Ему нравилась газировка? Может, из-за сахара? Почему он не пьет алкоголь?
Он не говорил.
А я не спрашивала.
— Хочешь поужинать? — спросил он. — Я могу съесть пиццу.
Я не хотела пиццу. — Хорошо.
— Или чизбургеры?
— Пиццу. — Я не планировала есть эту пиццу с Исайей. Она разогреется лучше, чем чизбургер. Или я съем ее холодной. Моя картина спасала меня от разговоров за ужином всю неделю. Последний раз мы с Исайей ужинали вместе с его мамой.
Сюзанна Рейнольдс была приятной женщиной. На протяжении всего ужина она находила предлоги, чтобы прикоснуться ко мне, например, похлопать по руке или погладить по плечу, когда я говорила то, что ей нравилось. Она много
Как мама.
Улыбалась бы мама сейчас? Смеялась бы она, если бы знала, как ее ложь и секреты привели меня сюда? Смотрела ли она на меня сверху вниз, наблюдая, как я перекрашиваю эту унылую квартиру, которую я делила с человеком, который даже не удосужился сказать своей милой маме, что он женился? Или фиктивно женился.
Неважно.
— Пепперони? — спросил Исайя.
Уф. Мы ели пепперони в прошлый раз. Я. Была. Недовольна. Этим. — Отлично.
Его взгляд был прикован к моей шее, когда он ждал большего, но это одно слово было всем, что он собирался получить. Наконец, он пробормотал: — Окей.
Почему я должна говорить, когда он не говорит?
— Хочешь, я покатаюсь, пока ты будешь красить? — спросил он.
— Нет.
Исайя предложил покрасить всю квартиру после того, как его мать уехала из города. Сюзанна вернулась в Бозман после нашего ужина и позвонила через два часа, когда благополучно добралась до дома. Исайя ждал ее звонка, а потом пообещал красить после работы каждый вечер.
Поскольку я пришла домой за час до того, как он закончил внизу, я начала, прежде чем он успел меня остановить.
Он хотел рисовать только потому, что я рассмешила его мать и позволила ей задавать мне вопрос за вопросом, отвечая без колебаний. Мне больше не нужны были виноватые одолжения. Если бы я хотела белый потолок и стены цвета полуночи, я бы сделала это сама.
Зачем рассчитывать на людей, если они могут только разочаровать? Или уйдут? Или умрут?
— Женевьева. — Голос Исайи был низким, мое имя мягко и нежно слетало с его языка. Никто не произносил мое имя так, как Исайя.
Мой гнев утих. — Что?
— Ты не посмотришь на меня?
Я вздохнула и поднялась с пола, где сидела, чтобы покрасить край возле плинтуса. Я сохраняла ровное, ничего не выражающее лицо и повернулась, чтобы встретить его взгляд. Он был ближе, чем я ожидала. Я думала, что он все еще на кухне, но он стоял у изножья кровати.
— Ты в порядке? — Он был искренне обеспокоен.
— Я в порядке.
— Я часто слышу эти слова. Ты, кажется, злишься.
Я стиснула зубы. Почему он спрашивал? Было не похоже, что его это действительно волнует. — Я занята.
— Может, ты не была бы так занята, если бы позволила мне помочь с покраской.
— Мне не нужна помощь.
Он поджал губы. — Хорошо.
— Хорошо. — Прекрасно — это было мое слово. Я все равно сказала его лучше.
Исайя положил руки на бедра. — Так вот как теперь все будет? Я буду получать молчание каждый вечер? Разве мы не можем хотя бы быть вежливыми?
Серьезно? Я увидела красный цвет.
Моя кисть полетела к его голове.
Он увернулся от самой кисти, обойдя ее легким движением. Но краска брызнула на его черную футболку. Он вытер полосу пальцем, испачкав кожу. — Какого черта?