Раскрыть ладони
Шрифт:
— Какая неожиданная встреча… Как поживаете, dyen Маллет?
Увлеченный азартными размышлениями, я и не заметил, как она вошла в лавку и оказалась совсем рядом со мной. Все такая же дородная и расплывшаяся, только лицо кажется изможденным и от того словно похудевшим. А под глазами пролегли сероватые тени, совсем не свойственные прежнему пышущему здоровьем облику.
— Как и всегда, любезная dyesi. Как и всегда.
Карин перевела взгляд на развешанные на стене отрезы тканей. Да, и по профилю заметно, как женщина осунулась. Такое бывает либо после долгой болезни, либо… После болезненных переживаний.
— А как поживаете вы, dyesi? С торговлей все хорошо?
— Да уж какая тут торговля… Хотя, врать не буду, люди стали чаще захаживать. Всем охота посмотреть, где служил человек, так страшно закончивший свои дни.
— Мне очень жаль, dyesi. Правда, жаль. И я хотел бы извиниться перед вами.
— За что же? — всплеснула руками купчиха. — Это я, я должна во всем виниться! Это же только из-за меня все случилось!
Ну уж, так-таки и из-за нее… Глупо взваливать ответственность за смерть Харти на бедную женщину, ослепленную ревностью. Хотя, разве я давал повод? Разве уверял, что влюблен? Обещал хранить верность? Ни разу. Ни полусловом. Ни полувзглядом.
— Dyesi, вы совершенно ни в чем не…
— Ой, только не жалейте глупую старуху! Надо было мне думать хорошенько, да не забывать, кто из нас кто. Вот всего на минутку вообразила невесть что, и сразу…
— Вы вовсе не старуха, dyesi Карин. А виной вашего воображения стало мое недостойное поведение.
Она выслушала внимательно, но после все равно упрямо качнула головой:
— Недостойное? Да тот же Харти мне такие мерзости на ушко шептал, аж тошно становилось!
Любопытное открытие. Мой скромный приятель, оказывается, был не таким уж стеснительным.
— Оттом с вами заигрывал?
— Да это уж не заигрыш был, — призналась купчиха. — Все после началось. Когда он вас страже сдал. Пришел и прямо с порога заявил, мол, я для тебя все сделал, чтобы свою любовь доказать, теперь и ты докажи.
Бр-р-р-р… Могу себе представить. Мерзостное зрелище. Судя по рассказам Келли, в Доме радости с Харти брали больше монет, чем с любого другого посетителя, потому что ни одна девица не соглашалась ублажать худосочного уродца за обычную плату.
А ведь он, наверняка, и в этом мне завидовал, если случайно прознал про мое знакомство с подопечной Науты. Да, причин мстить у Оттома имелось в избытке.
— Не продолжайте, dyesi, не нужно.
— А продолжать и не о чем. Я ведь не смогла. Отговорилась чем-то, попросила подождать. Сказала, что пока не увижу, как вас… осудят, не смогу успокоиться.
Откуда столько горечи в голосе? Неужели, переживает по-настоящему? Было бы из-за чего!
— Хорошо, что вам не пришлось…
— Да уж хорошо, слов нет! А когда он там, перед судьей, во всем сознался, меня такая злость взяла, что если бы его стражник не добил, я бы сама, своими руками бы…
— И все равно, простите.
— Да полно вам виниться-то! Вы мужчина видный, красивый и обходительный, силой никого в свои объятья не тянете, а что женщины рядом с вами голову теряют, так за то судить нельзя.
— Мне следовало бы почтительнее относиться к вам и не устраивать в вашей лавке…
— Я же сказала, полно вам! — Толстые пальчики Карин легли на мои губы, запрещая продолжать. —
Я сжал ее ладошку в своих, чуть отстраняя от губ, но совсем не намного.
— Рад, что вы не сердитесь.
— Сердиться? С чего бы? Я ведь с вами говорить хотела, и когда тут увидела, сразу и подошла.
— Говорить? О чем?
Щеки Карин зарделись, возвращая бледному лицу прежние краски:
— Я сказать хотела, что… Вы уж не брезгуйте только, хорошо? Знаю, что грешно вам такую службу предлагать, но если надумаете… Я пока на место Харти никого брать не буду. Людей подходящих поблизости нет, да и… Боюсь я теперь кого-то к себе приближать. Был вроде безобидный человечек, а на поверку каким оказался? Страшнее демона в сотню раз! Я так думаю, что он бы меня со свету сжил, а все мое хозяйство под себя подобрал. И ведь замечала, что жадный, а даже помыслить не могла, на что способен. А вот вы… Вас бы я с радостью до хозяйства допустила. Вы человек честный.
Куда уж честнее! Неужели она не поняла?
— Любезная dyesi, мне лестно слышать от вас такие слова, но они не про меня. Я мало чем отличаюсь от Харти, и, признаться, желал бы добиться того же, что и он.
— Но ведь не добивались?
Просто не успел. Будь у меня побольше времени и поспокойнее жизнь, обязательно попробовал бы поймать купчиху в сети любви. Хотя бы ради развлечения.
— Я не сделал этого только потому, что…
— Потому что не хотели смеяться над бедной женщиной. Я ведь тогда, пока этот наглец с вашей сумкой орудовал, все ждала, что вы меня охмурять начнете. Ой, как ждала! И если бы слово ласковое хоть одно услышала, не было бы ничего этого. Совсем ничего. А вы спокойно так разговаривали, мол, даже если что и было между нами, то закончилось, не начавшись. Я ведь и поэтому еще разозлилась. Целую ночь в подушку плакала, все думала, почему с другими можете миловаться, а со мной никак? А потом поняла.
Интересно, что она могла понять? Я свои поступки вообще не разбирал по косточкам, а Карин над ними, оказывается, упорно размышляла. Наверняка, навоображала такого…
— Не обманщик вы. И никогда им не будете. Если с какой женщиной дружбу-любовь водите, то на других не заглядываетесь. Потому что не хотите, чтобы и ей, и другим больно было. Ох, и почему мне в юности такой мужчина не встретился? Уж я бы за него руками и ногами держалась!
— Может быть, еще встретится. Откуда вам знать?
— Может, и встретится, — согласилась Карин, вздыхая. — Да только теперь, хочу, не хочу, каждого по вам мерить буду.
— Не нужно! — Я успокаивающе поцеловал кончики дрожащих от волнения пальцев. — Все люди разные. И у каждого должна быть своя мерка. Я ведь тоже не во многом хорош.
— А и пусть! Только в том, что мне видно, лучше и быть не нужно!
Вот как? А ведь мне впору гордиться услышанным. Но почему-то радость уступила свое законное место горьковатому сожалению. Не от того человека я хотел бы получить похвалу, не от того… Но быть неблагодарным не собираюсь.