Раскрыть ладони
Шрифт:
— Вы очень добрая женщина, dyesi. И очень щедрая.
Она помолчала, потом с легкой обидой заглянула мне в глаза:
— Но вы все равно не придете?
— Почему же, приду. Между нами и так есть договоренность, я не собираюсь ее разрывать. А если смогу помочь еще чем, только скажите. Но согласиться на ваше предложение… Не могу. Сейчас не могу. Простите.
— Если сейчас не говорите «да», то и потом не скажете, — сделала верный вывод купчиха. — А и ладно. Только теперь душенька моя стала спокойна. К тому же… «Нет» вы тоже пока не сказали!
Она вдруг лукаво подмигнула мне, становясь похожей на шаловливую
Конечно, предложение Карин не для меня. Помогать в лавке? Довольно постыдное занятие для мага. Но объяснять это женщине не буду. Никогда. Потому что она не поймет.
Чтобы выжить, можно пойти на любые сделки с совестью и гордостью, это верно. Но мне мало выжить. Я хочу ЖИТЬ. И жить именно так, как мне видится правильным. Продолжить свой род, к примеру. И сделать так, чтобы имя Нивьери произносили с уважением, а не презрительно сплевывая.
Проклятие, пальцы пахнут все тем же, хотя оттирал их с утра в мыльном растворе со всей возможной старательностью! Странный запах. Словно я вчера покойничка щупал. Долго и настойчиво.
— Ты никогда не опаздываешь?
К сожалению. И на встречу с собственной смертью наверняка явлюсь заранее. Чтобы не заставлять достойную dyesi ждать.
— Я пришел в назначенное время. Это предосудительно?
Последний из рода Амиели, тяжеловесный седовласый Райт, будущий супруг моей бывшей возлюбленной и просто не слишком приятный в обхождении человек, на мгновение остановил взгляд на моем лице, от чего мне стало весьма неуютно. Поэтически говоря, сырость, витавшая вокруг, нашла лазейку к моим внутренностям, а чувствовать себя заиндевевшим камнем… Не то ощущение, к которому я стремлюсь. Совсем не то.
— Предосудительно? Пожалуй, нет. Всего лишь, немного странно.
— Я всегда соблюдаю условия договоренностей.
— Похвально. Но говоря о странности, я имел в виду как раз твое согласие.
— Согласие на что?
— На столь поздний час.
Да, поздний вечер — не самое удобное и безопасное время для прогулок по городу. И хотя по Верхним кварталам стражники ходят охотнее и чаще, чем по Нижним, да и смотрят за порядком усерднее, и тут, и там есть возможность нарваться на любителя чужих кошельков и чужих душ. Потому что, несмотря на все строгости законов, отчаянные люди находятся везде. Вот как те двое в квартале Медных голов. Убивать меня, конечно, не собирались, но покалечили бы изрядно.
— Право выбора принадлежало вам, а не мне.
— Но ты мог возразить.
Чего он пытается добиться этим разговором? Просто коротает время? Так пусть позволит мне уйти, а сам позовет Келли, с которой можно заняться чем-то куда более приятным, нежели…
— Зачем? Если вы назначили именно такой час, значит, вам это важно. И другой стороне остается только принять поставленные условия.
— Тут ты прав. Мне — важно. Кому-то еще, вполне возможно, наплевать… А из тебя вышел бы хороший слуга. Послушный.
В последнем слове послышалось нечто, похожее на злорадство. Или на удовлетворение. Но мне не захотелось углубляться в тщательный разбор впечатлений:
— Вы пригласили
— Разумеется, нет. Делай свое дело.
Он и в этот раз не соизволил принимать меня лежа, чтобы хоть немного облегчить доступ к больным ногам. Пришлось снова опускаться на колени, подкладывая под задницу собственные пятки — сиденье не особенно удобное, но единственное из доступных.
Сегодня вены выпирали поменьше, и мне вовсе не мерещилось в рассеянном свете свечных огоньков: пальцы сообщали со всей уверенностью, что мое вмешательство принесло плоды. Пока еще небольшие, совершенно незрелые, хрупкие, но тем не менее, обнадеживающие. Ноги я старику поправлю, сомнений нет. А вот что делать с просьбой Келли?
— У тебя хорошие руки.
— М-м-м?
Поднимаю голову и встречаю внимательный, почти изучающий взгляд.
— Любопытно, а все прочее как? Настолько же отменно работает или наоборот?
— Я не совсем понимаю…
Райт положил затылок на подушку подголовника:
— Мудрецы учат, что плоть не может быть хороша равномерно, и что если в каком-то своем месте она обладает удивительными качествами, это значит, что существует уголок, обделенный малейшими достоинствами.
— Мудрецам виднее.
Стараюсь не смотреть ни на что, кроме опухших голеней под своими ладонями.
— Они тоже так утверждают, — насмешливо заметил хозяин Виноградного дома. — И кое в чем я с ними вполне согласен. Я давно уже живу на свете, и много раз встречал людей, с виду и красивых, и здоровых, вот только внутри у каждого из них непременно скрывалась гнильца…
— Очень интересно.
— Можешь не поддакивать, не нужно. Я знаю, что ты меня слушаешь. Зачем? Вот это вопрос. Из почтения к моим сединам? Тогда довольно лишь делать вид. А ты все слышишь, каждое слово. Хотя при этом с удовольствием заткнул бы мне глотку… Что, угадал?
Продолжаю поглаживания после небольшой, но заметной запинки. Да, заткнуть хочется. И я даже мог бы это сделать, но… Не дозволено. Сегодня у меня есть важное поручение, от которого будет зависеть очень многое.
— Вам нужен мой ответ?
Райт довольно похохатывает:
— Я его знаю и без подсказок! А вот почему ты поступаешь так, а не иначе, все равно не признаешься честно, поэтому… Мне интересно совсем другое. Где прячется твоя гнильца?
Молчу. Хочет поиграть в загадки? На здоровье. Только пусть развлекается самостоятельно.
— И нечего строить из себя оскорбленную невинность! Скажешь, безгрешен? Нет. Не сможешь. Да и кто из нас чист перед людьми и небесами? Думаю, во всем свете не найдется ни одного живого существа. Даже младенец, и тот виноват тем, что раздирает чрево матери, стремясь выйти наружу… Но в самый красивый сосуд с давних времен и до наших дней наливают самое дрянное вино.
Непонятный разговор. Унизить меня больше, чем в прошлый раз, уже нельзя, так зачем ведутся эти глубокомысленные размышления вслух? Он что-то хочет выудить у меня? Или напротив, что-то мне доказать или объяснить? Есть еще возможность, что хозяин Виноградного дома попросту кичится своим непревзойденным умом и, за неимением других слушателей, мучает философскими беседами меня. Какой вариант верный? Не могу понять. Но то, что у разговора есть цель, чувствую очень ясно. Яснее, чем горящие соломинки под пальцами.