Раскрытие тайны
Шрифт:
— Тут дело не в заработке, а в том, что приятель этот потребовал с меня половину дохода. Так теперь скажите, ребята, можно верить таким людям?
— Но и ты, скажу тебе, Петро, хорош гусь. Смотри, при таких процентах засора и сам пропадешь и нас подведешь, — вмешался черметовец Варфоломеевич.
— Дайте, хлопцы, скажу лучше о другом, — перебивая толстого Варфоломеевича, весело заговорил лысый представитель Цветмета и продолжал в том же веселом духе: — Эх, как, хлопцы, проучил я директора одного своего завода, вот проучил, на всю жизнь помнить будет. Он это меня погнать раз попробовал, без тебя, мол, знаем, что план надо выполнять. Так в прошлом месяце мы ему, послушайте, записали в план сдать двадцать
— За это можно еще по стаканчику, ты это здорово обкрутил его, — заговорили все весело.
Дошла, наконец, очередь и до Остапа Васильевича. Он всё время скромно сидел, поддерживал разговор только слабыми улыбками. А сейчас запас достойных новинок у рыбаков иссяк, и они смотрели на Остапа Васильевича. Он же, потирая, как обычно в таких случаях, руки, заговорил просто и вместе с тем вдохновенно:
— Идея моя, дорогие друзья, проста. Ее особенность и преимущество заключается в том, что она будет приносить пользу и нам, и государству.
— Это Остап, что-то новое придумал, — заметил один, но другие не перебивали Крышкина.
— Да, и нам, и государству. А заключается она вот в чем. Сами вы говорите, что многие заводы получают завышенные планы по сдаче лома. Правильно?
По лицам агентов пробежала улыбка.
— А что дальше? — спросил кто-то нетерпеливо.
— Не беспокойтесь, я не стану выдвигать проекта пересмотра завышенных планов. Завышайте сколько вам угодно. Это дело Вторчермета и Вторцветмета. Но разговор идет, друзья, о другом. Скажите мне, что должен делать завод, если у него нет металлолома, а есть план!
— То, что и делает сейчас, — ответил один из черметовцев.
— Сдавать хороший металл, так? — спросил Остап Васильевич, вытягивая зачем-то вперед свою костистую руку. — Согласен. Пусть сдает хороший металл — крупные отрезки, скажем, сортового металла, чугунные и стальные трубы, двутавровые балки, швеллеры и многое другое. Принимайте, всё это принимайте, но вы же дальше калечите этот металл. Правильно? Режете на габаритные куски и сдаете в переплавку. Разве это хозяйский и государственный подход? Те же двутавровые балки и швеллеры, например, позарез нужны многим предприятиям как фондовые материалы. Они не могут их по фонду получить, а вы уничтожаете драгоценный металл в живом виде! За такие вещи правильно было бы под суд отдавать тех негодяев, кто это делает.
Голые черметовцы и цветметовцы были испуганы и ошарашены неожиданной речью своего коллеги. Они насторожились, сдвинувшись ближе друг к другу, и готовы уже были ринуться в бой в защиту своей системы. Но великий Крышкин вдруг сразу раздвинул занавес и всё то непонятное и тревожное, что пряталось за ним, заиграло радужными красками.
— Так вот, друзья мои, для того чтобы избежать в дальнейшем подобных государственных преступлений, я предлагаю вам следующий вариант: весь фондовый металл, который вы сдаете с предприятий в счет лома, сдавайте мне, а я вам из своих резервов буду давать настоящий, притом полноценный лом.
Рыбаки ахнули, открыли рты, как будто здесь, на южном небе, вспыхнуло красочной радугой северное сияние.
А Остап Васильевич
— Полученный от вас фондовый металл я буду давать тем предприятиям, которые в нем нуждаются. Что же касается вырученных денег, то, вы сами понимаете, они будут распределены справедливо и пойдут на пользу нашему обществу. Таким образом, суммирую: отныне фондовый металл не должен уничтожаться, а идти по своему прямому назначению. Тем самым мы оберегаем государство от излишних убытков, обеспечиваем нужным металлом заводы и артели, не получающие необходимых фондов, и вносим определенный вклад в дело лучшего материального снабжения нашего общества. Как вы смотрите на мое предложение? — повысив голос, спросил комбинатор и вскинул голову.
— Урра! — крикнул чей-то простуженный бас, и его дружно поддержали голоса всех двенадцати агентов-рыболовов. В следующую минуту все двенадцать пар рук подхватили Крышкина и двенадцать раз подбросили его вверх.
Так блестяще была завершена еще одна операция Остапа Васильевича, приехавшего на берега реки отдохнуть и поблаженствовать на лоне природы среди своих единомышленников.
5. Новоселье
Может быть, и сейчас еще продолжалась бы вдохновенная деятельность Остапа Васильевича, но случилось одно обстоятельство, которое так бесцеремонно прервало ее. И случилось оно в одном доме, заслуживающем того, чтобы о нем специально сказать несколько слов.
Дом этот с темными ноздреватыми стенами был почти в самом центре города, но походил на тихую заводь, окруженную непроходимыми камышами. Ничто и никогда не омрачало существования его обитателей, не нарушало мира и покоя. Годами висели на стенах одни и те же лозунги и плакаты, редко когда менялись пожелтевшие от времени запачканные мухами объявления и извещения. Сотрудники сидели десятилетиями в одних и тех же креслах, были довольны собой и своим начальством.
Но вот в один из дней произошли сразу два события, которые всколыхнули тихую заводь, взбудоражили столь привычные мир и покой. Поднимаясь рано утром по скрипучим деревянным ступенькам в свои рабочие комнаты, сотрудники конторы вдруг обнаружили на фанерном щите внеочередной приказ управляющего. И о чем? Вопреки многолетним традициям приказ гласил об увольнении с работы маленькой остроглазой Нели Орел с золотистыми ресничками и такого же цвета косичками за плечами. У приказа собрались сотрудники всех отделов.
«Как — увольняется? Что произошло?» — спрашивали расширенные глаза и испуганные лица.
Еще и года не прошло, как Неля Орел окончила десятилетку и, став счетоводом, радовала всех своими успехами.
— Будете большим работником, а в нашей системе таких людей умеют ценить, — несколько раз покровительственно говорил ей главный бухгалтер Кулебяка.
А теперь оказалось, что девушка увольнялась по настоянию того же главбуха за допущенные ошибки: при начислении зарплаты она выписала двум шоферам лишних 46 рублей 58 копеек.
До конца дня в коридорах перешептывались, а вечером в кабинете главного бухгалтера Кулебяки неожиданно раздался выстрел и что-то грузное шумно упало на пол.
— Главбух застрелился, — крикнула в испуге сторожиха и стремглав бросилась по лестнице.
Толстый, с бритой головой Кулебяка лежал, как мешок, на полу, с раскинутыми руками. Рядом валялся опрокинутый стул и лежал пистолет. На столе под чернильницей белел испещренный цифрами и пометками лист бумаги. Цифры всё были крупные — четырех- и пятизначные. Часто упоминались слова: «чермет» и «цветмет». В самом низу под жирной чертой было написано: