Расмус, Понтус и Глупыш
Шрифт:
– Не знаю, - пробормотал Расмус.
– Может, он в комнате у Крапинки, - сказал папа.
– Крапинка, Глупыш у тебя?
Из комнаты Крапинки прозвучало мрачное «нет!».
– Какой негодник, значит, он снова выпрыгнул в окошко!
– возмутилась мама.
– Расмус, мне кажется, тебе надо как следует поставить его на место, когда он вернется домой.
«Поставить его на место», - сказала мама. О, если б она только знала! Если бы Глупыш вернулся домой живым, он попросил бы у него прощения за каждое грубое слово, сказанное ему, и
Но он не мог сейчас же бросить школу; сегодня ему все равно придется пойти туда, как ни тошно ему сидеть в классе целый день, думая о Глупыше, да еще не поседев при этом!
Крапинка уже позавтракала, когда он вышел в кухню, но по-прежнему сидела за столом, мрачно глядя перед собой; подумать только, что она может так ненормально страдать из-за этого Йоакима… Ведь он же все-таки не песик!
Вообще-то Расмус не в силах был думать о ее горестях, ему достаточно было своих собственных, бесконечно более ужасных.
Но папа был весел как всегда. Он поджаривал хлеб и распевал во все горло:
В городе Экшё, в Реннской долине, о, о, о,
каждая девица на качелях взмывает так легко,
халли-дайен, халли-халли-да…
Расмус с упреком посмотрел на него: не подобает так распевать, когда Глупыша нет. Но папа этого не понимал. Он переводил взгляд с Расмуса на Крапинку и с Крапинки на Расмуса.
– Что, собственно говоря, здесь… продолжается отчетное собрание «Общества придурков», или что это такое?
Он подбадривающе толкнул Расмуса:
– Ты беспокоишься о Глупыше? Спокойнее! Полицейский корпус Вестанвика - в состоянии величайшей боевой готовности. Глупыш все равно что схвачен!
Как раз в эту минуту в тамбуре зазвонил телефон. Мама взяла трубку.
– Патрик!
– закричала она.
– Старший полицейский хочет говорить с тобой!
Папа поднялся из-за стола:
– Что ему понадобилось в такую рань? «Спорим, я знаю, в чем дело!» - подумал Расмус и стал прислушиваться, ушки на макушке.
– К твоим услугам, СП!
– заорал папа.
– Ты уже проснулся и не плачешь? Что ты сказал?
Папа долго молчал, и Расмус нетерпеливо ожидал продолжения.
– У фон Ренкена!
– закричал папа, и тут даже Крапинка вся обратилась в слух.
– Никогда ничего подобного не слышал!… Да-да-да, лечу как ракета!
И в кухню он влетел как ракета!
– У фон Ренкенов кража, серебро исчезло… все барахло!…
Он плеснул в рот глоток горячего, как кипяток, кофе и, обжегшись, завопил:
– Одни стоны да беды, какой тут кофе, мне надо сейчас же в полицейский участок!
Рванувшись к двери, он на ходу накинул форменную фуражку и, затормозив
– Боже, храни короля… Я, может быть, не вернусь домой даже к обеду!
И он исчез, а мама, не успевшая вымолвить ни слова, смотрела ему вслед.
– Боже, храни короля… ради Патрика Перссона, - произнесла она, покачав головой.
Налив себе кофе, она села рядом с Крапинкой.
– Бедный барон фон Ренкен, подумать только - все серебро! Я слышала, в коллекции был старинный кувшин, такой красивый, а теперь его, разумеется, тоже украли.
– Надеюсь, - сказала Крапинка.
– Что ты такое говоришь?
– удивилась мама.
– Ты надеешься, что кувшин…
Но Крапинка прервала ее:
– Милая мамочка, у меня аллергия на кувшины… При одном упоминании этого слова у меня пятна по всему телу идут…
Мама удивленно посмотрела на нее, но ничего не сказала.
«У меня тоже аллергия на кувшины, и на похитителей серебра, и на стариков-«тиволистов», и на пухлых Берт», - подумал Расмус. И отправился в школу.
– Не хотите ли вы, братец Понтус, одолжить у меня пару спичек и подпереть ими веки?
– поинтересовался магистр Фрёберг на уроке математики.
– Вы, братец Понтус, явно плохо спали ночью, у вас глаза закрываются!
– Да-а, - правдиво ответил Понтус.
Расмус стоял у черной доски, сражаясь с цифрами. Он чувствовал, что ему тоже может понадобиться парочка спичек. Весь день он был такой сонный… сонный и расстроенный, а шел уже последний урок, когда и обычно-то трудно не заснуть, даже если не гоняешься за ворами всю ночь напролет; то, что говорили учителя, звучало уже как невнятное жужжание.
Магистр Фрёберг критическим взглядом окинул его арифметические выкладки на черной доске и недовольно покачал головой.
– Странно, - сказал он, - в конце мая у всех ленивых школьников обычно наблюдается приступ прилежания и жажды знаний, но Расмусу Перссону, должно быть, еще не ясно, что через две недели у нас экзамен?
Да нет, Расмусу Перссону это было ясно, и обычно он беспокоился из-за оценок по математике, но как раз сейчас это было ему глубоко безразлично.
Единственное, что его заботило, был Глупыш, и он жаждал, чтобы урок скорее кончился и он мог бы пойти и поговорить с Эрнстом.
– Скажу ему пару теплых слов, понятно?
– объяснил он Понтусу, когда они подходили к зеленому фургону среди кустов сирени, где Эрнст назначил встречу.
Но никакого Эрнста не было видно. Зато на крыльце сидел Альфредо в старом замызганном купальном халате поверх костюма для сцены и с бутылкой пльзенского пива. Ребята остановились на расстоянии нескольких шагов и злобно смотрели на него. События этой ночи во всей своей жуткой неприглядности ожили в их памяти, когда они увидели Альфредо. Расмус слишком хорошо помнил, как эти огромные лапы, держащие бутылку пива, молотили его прошлой ночью.