«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России

Татаринов Сергей

А вот как любил вспоминать об обстоятельствах этих переговоров в Париже Ллойд-Джордж: «Когда возник вопрос об отправке золота в оплату русских заказов, директор Банка Франции выразил свою точку зрения в длинной речи. Я сказал тогда: „Британская точка зрения будет изложена директором Английского банка“. Он (Канлифф) медленно поднялся со стула и, вздохнув несколько раз, заметил: „Мы не намерены выпускать из своих рук наше золото“. Затем он вновь опустился на свое место» [342] .

342

Ллойд-Джордж в частных разговорах, особенно в ходе застольной беседы с друзьями, любил возвращаться к этому эпизоду: «При моей первой конференции [февраль 1915 г., Париж] с французским и русским министрами финансов я попросил его [Канлиффа. — С. Т.] разъяснить наш взгляд на проблему золота. Он что-то невнятно промычал, и это было все объяснение» (в оригинале еще круче — «трижды хрюкнул»: «He gave three grunts»). (Lord Riddell’s War Diary. P. 370.)

Следует

признать, что Уолтер Канлифф — «фермер-джентльмен», «этакий Джон Буль с грудью колесом и усами моржа», был непростым переговорщиком. Человек очень жесткий и преисполненный важности, он считал возможным разговаривать с британским правительством только «через премьер-министра, поскольку даже контакты с канцлером казначейства ниже его достоинства» [343] . Сам Ллойд-Джордж и через много лет при каждом удобном случае любил вспоминать различные эпизоды, связывающие его с Канлиффом. Так, однажды он спросил банкира, как тому удалось просчитать последствия одного решения. «Я подумал об этом в церкви», — последовал ответ. Рассказывая об этом, Ллойд-Джордж рассмеялся и заявил слушателям: «Вероятно, Канлифф никогда и носа своего не показывал в храме» [344] .

343

Ахамед Л. Повелители финансов. М., 2010. С. 81.

344

Sylvester A. J. Life with Lloyd George: The Diary of A. J. Sylvester. London, 1975. Р. 75.

В целом же, несмотря на несколько ироничное отношение к личности Канлиффа, этого, по его словам, «благоразумного старомодного парня» Ллойд-Джордж очень ценил. «Канлифф не очень хорош как переговорщик. Его манеры неуклюжи, но советы хороши», — говорил он в кругу близких друзей [345] .

В отличие от Ллойд-Джорджа, у другого участника тех событий, я имею в виду российского министра финансов, сформировалось несколько иное представление о главе Банка Англии: «Лорд Канлифф был типом спокойного, флегматичного англичанина, медленно думающего и медленно говорящего. В заседаниях он являлся контрастом быстро соображавшему и оживленно говорившему Ллойд-Джорджу; под обычной флегмой у лорда Канлиффа скрывалось много природного юмора, и своими меткими замечаниями практического деятеля он не прочь был поставить в тупик более молодых сотрудников канцлера казначейства из рядов министерской бюрократии» [346] .

345

Lord Riddell’s War Diary. P. 60.

346

Барк П. Л. Воспоминания последнего министра финансов Российской империи. Т. 1. С. 400.

И надо сказать, в дальнейшем отношения Барка с Канлиффом не ограничились «только обменом любезностями», а получили «деловой характер». Петр Львович несколько раз отдыхал в поместье управляющего Банком Англии в окрестностях Лондона. Для нас это замечание имеет исключительно важное значение, учитывая роль, которую играли Банк Англии и его руководство во всей истории с вывозом русского золота.

Хотел бы только еще раз заметить, что и в данном конкретном случае Барк не удержался от сравнения личности лорда Канлиффа с эталонной для него фигурой в британском истеблишменте — Ллойд-Джорджем. Магнетизм воздействия шарма последнего на Петра Львовича действительно не имел границ. И, перефразируя известный лозунг советской эпохи, могу только добавить: Барк говорит «Британия» — подразумевает «Ллойд-Джордж», Барк говорит «Ллойд-Джордж» — подразумевает «Британия». Воистину!

Да, Ллойд-Джордж всегда мастерски манипулировал аудиторией во время своих выступлений, чем резко выделялся среди высших администраторов чопорной империи. Этот талант он сохранял до последних лет жизни. Когда в 1939 г. Великобритания вступила в войну с Германией, вопрос об убеждении нации, еще хорошо помнящей опустошительные людские потери в предыдущей войне, в неизбежности этого шага стоял крайне остро. Ллойд-Джорджу вскоре после объявления войны пришлось в октябре выступать перед огромной массой людей. И он не подвел — толпа впала в патриотический экстаз: она жаждала сражаться и требовала вражеской крови. Ллойд-Джордж «настолько владел сознанием присутствующих, что мог заставить их смеяться или плакать по своему желанию и к собственному удовлетворению» [347] .

347

Sylvester A. J. Life with Lloyd George. P. 242.

Но это Ллойд-Джордж, как говорится, образца 1939 г. А представим себе его на четверть века моложе, пылающего взрывной энергией, переполненного воодушевлением, испепеляющего собеседника эмоциями, готового на все ради карьеры, ради политического триумфа, ясно видящего бескрайние, ничем не ограниченные, кроме королевского трона, горизонты укрепления своей власти над людьми, обществом, государством. И на этом взлете его ничто не могло остановить.

Конечно же, Ллойд-Джордж знал это свое качество и обожал использовать свое мастерство словесного обольщения собеседника. И как же он действует

в отношении русского министра финансов? Что он делает опять-таки на первой личной встрече? Сразу же завоевывает лидерство и переводит отношения с Барком в неофициальный формат. Но давайте предоставим слово самому Петру Львовичу: «Он [Ллойд-Джордж. — С. Т.] мне сказал, что ненавидит вообще всякие письменные сношения и что, по его мнению, никогда никакой обмен писем или депеш не может заменить живого слова» [348] .

348

Барк П. Л. Воспоминания последнего министра финансов Российской империи. Т. 1. С. 337.

Ллойд-Джордж незамедлительно принудил Барка играть на своем поле и по своим правилам, причем элегантно обеспечив себе преимущество в виде родного языка, который наш министр, по его собственному признанию, знал недостаточно хорошо [349] . Тот, кому хоть раз приходилось вести напряженный диалог на чужом языке, сразу оценит, насколько важно это преимущество. Но главное для Ллойд-Джорджа, следуя давней британской традиции, — не оставлять видимых следов! Минимум, а в идеале никаких «писем или депеш», все на «живых словах», т. е. без бумаг, без документов и… как следствие, без улик.

349

Как вспоминает сам Барк, узнав от Рибо, что Ллойд-Джордж говорит по-французски, он «этому был очень рад, так как английским языком владел далеко не так свободно, как французским, и не мог объясняться по-английски с той же легкостью, как по-французски». Барк ответил на приветствие Ллойд-Джорджа «по-французски и рассчитывал на этом языке продолжать разговор, но эти расчеты оказались напрасны». Ллойд-Джордж «попросил разрешения говорить на родном ему языке» (Барк П. Л. Воспоминания последнего министра финансов Российской империи. Т. 1. С. 336, 337).

Ну уж совсем оторопь вызывает упоминание Барка о том, что на официальном завтраке он вел разговор с Пуанкаре и Вивиани «о поддержке Английского банка золотом за счет резервов союзников», фактически убеждая их в «необходимости найти какой-нибудь компромисс для удовлетворения требований, предъявленных Ллойд-Джорджем». То есть не только заранее соглашаясь на опустошение резервов Государственного банка, но и подвигая яростно противящихся этому французов на аналогичные действия в отношении Банка Франции.

Безусловно, дружба с таким всесильным политиком, как Ллойд-Джордж, весьма льстит самолюбию Барка, слабохарактерность и личную невзрачность которого столь точно подметил в ходе личного общения с ним такой опытный интриган, как президент Франции Р. Пуанкаре. Схожего мнения придерживается и министр финансов Франции Рибо, который быстро подметил, что Барк во всем подыгрывает Ллойд-Джорджу и морально зависит от его поощрения, ища одобрения своим поступкам.

Особые разногласия возникли между Барком и Рибо по вопросам курсовой политики. Оно и понятно, что оба министра заботились в первую очередь о стабильности собственной валюты. Барк настаивал на расширении кредитования России со стороны Парижа, предупредив Рибо, что ему в ближайшие три месяца понадобится не менее 300 млн франков, а первый платеж по военным заказам 15 февраля уже должен составить 46 млн франков [350] . Рибо, в свою очередь, с пеной у рта доказывал, что усиленный выпуск Банком Франции бумажных денег чреват их обесценением. В таких условиях поддерживать курс рубля якобы губительно для франка.

350

Международные отношения в эпоху империализма: Документы из архивов царского и Временного правительства, 1878–1917. М., 1935. Сер. III. Т. 7. Ч. 1. С. 250.

Очевидно, что по своим личным, в первую очередь волевым, качествам Барк значительно уступал Ллойд-Джорджу. На его фоне Барк как переговорщик явно проигрывал. Как вспоминал Пуанкаре, французский министр финансов Рибо после встречи со своим российским коллегой в феврале 1915 г. вынес не очень лестное впечатление, и «в разговоре со мной последний отозвался о Барке с презрительной резкостью» [351] . Возможно, это было продиктовано излишне жесткой по отношению к интересам его страны, с точки зрения француза, позицией Барка на переговорах, но скорее тем, что Барк больше солидаризировался с подходом англичан, хотя у России с Францией объективно имелось куда больше точек соприкосновения в вопросе высылки золота в фонды Банка Англии [352] . Однако Барк этого не видел или не хотел видеть.

351

Пуанкаре Р. На службе Франции. Кн. 1. С. 317–318.

352

Этот вывод находит подтверждение и в воспоминаниях президента Франции: «Рибо все более тревожат растущие финансовые затруднения. За последний квартал 1915 г. новые заказы военного министерства в Соединенных Штатах составят полтораста миллионов. Вместе с прежними расходами и тремястами пятьюдесятью миллионами бонов, которые мы должны будем выплатить Америке, это составит около трех миллиардов. Выплатить их золотом будет невозможно. Стало быть, надо будет получить либо кредиты в Америке, либо финансовую помощь от Англии» (Там же. С. 473).