«Распил» на троих: Барк — Ллойд-Джордж — Красин и золотой запас России

Татаринов Сергей

А между тем 4 июля 1916 г. пришла очередь и крейсера «Касуга». С борта неутомимого «Монгугая» перегрузили 472 ящика для перевозки в Канаду и 222 ящика для Японии. Работы продолжались с 7 до 10 часов. Старший ревизор крейсера «Касуга» выдал соответствующую расписку. Затем ящики повторно пересчитали. Все сошлось. Золото до Монетного двора в Осаке должны были сопровождать С. Н. Смирнов и В. В. Норман, а в Эскуаймолт — Н. А. Лавровский, А. Д. Смирнов и Г. Э. Юз.

Не желая терять ни минуты, контр-адмирал Идэ в 12 часов 4 июля 1916 г. отправил на имя морского министра телеграмму с докладом о завершении погрузки и готовности покинуть порт 5 июля в 10 часов. Казалось бы, все готово к выходу в море. Но здесь произошло событие, которое неожиданно изменило ситуацию. Вечером 4 июля 1916 г. вице-адмирал М. Ф. Шульц в ходе приема в своей резиденции сообщил японскому коллеге, что управляющий Владивостокской конторой Государственного банка получил телеграмму от министра финансов с требованием задержать отправку золота. По этой причине

Шульц обратился к контр-адмиралу Идэ с просьбой отложить выход подчиненного ему отряда на сутки.

Судя по всему, японец отреагировал весьма бурно на это обращение российского адмирала, заявив, что «для него не составит труда выгрузить золото, отправляемое в Канаду, но та часть, которая адресована „Нихон гинко“, будет доставлена строго по назначению» [661] .

Конечно, в этой ситуации обращает на себя внимание то обстоятельство, что поведение японца выглядит просто нагло. Дело в том, что золото, находящееся на борту крейсеров, пока еще является российским. И ни у британцев, ни тем более у японцев на него пока никаких прав нет. Японские корабли находятся в российском порту, перед позициями береговых батарей, где они совершенно беспомощны. Но и это не смутило бравого самурая. Вернувшись на борт «Касуги», он незамедлительно отправил в Майдзуру радиограмму соответствующего содержания. Понятно, что на бумаге он изложил свою позицию так, дабы не потерять лица перед своим командованием. Но в штабе задержку восприняли, на удивление, довольно спокойно: Идэ получил указание отложить выход в море на сутки и ждать дальнейших распоряжений.

661

Полутов А. В. Перевозка российского золота на кораблях японского военно-морского флота из Владивостока в Японию и Канаду в 1916–1917 гг. С. 166.

5 июля 1916 г. в 14 часов японский адмирал вновь нанес визит своему российскому коллеге. Вице-адмирал Шульц его тотчас принял. И хотя всем своим видом русский излучал дружелюбие и любезность, Идэ, напротив, держался холодно и строго официально, словно и не было недавнего теплого застолья.

— Адмирал, по приказу морского министра я на сутки откладываю выход отряда в море, — с металлом в голосе заявил японец. Дождавшись, когда переводчик закончит фразу, Идэ продолжил:

— Но золото ни при каких обстоятельствах выгружаться не будет. Это может быть сделано только по совместному распоряжению японской и российской сторон, — японец сделал многозначительную паузу.

— Но предназначенное для Японии золото и в этом случае все равно останется на борту крейсера!

Вице-адмирал Шульц благоразумно промолчал…

Подгорало в тот день не только во Владивостоке. 5 июля 1916 г. Кэнго Мори передал управляющему Банком Англии лорду Канлиффу полученную им из Токио правительственную телеграмму: «Передача золота во Владивостоке закончена 4 июля. Что касается количества ящиков, то там было 222 для Японии и 943 для Канады, то есть в первом случае на один ящик меньше, а во втором — на один больше по сравнению с тем количеством, что вы указали в вашем письме от 29 июня. Однако наш представитель принял предназначенную нам партию, так как стоимость соответствовала тому, что вы сообщили».

Только утром 6 июля 1916 г. Шульц письменно уведомил Идэ: «Мы только что получили телеграмму из Петрограда, согласно которой наше правительство не возражает против вашего выхода в море со всем грузом золота на борту» [662] . Получение подобной телеграммы по своим каналам подтвердили и представители Государственного банка во Владивостоке.

В 15 часов 40 минут 6 июля 1916 г. «Касуга» и «Ниссин» покинули порт Владивостока. Документально подтвержденных причин задержки пока что мне обнаружить не удалось.

662

Там же. С. 167.

Следует признать, что российские власти смогли добиться куда как большей секретности в обеспечении скрытости транспортировки золота, чем союзники. Что-что, а военная цензура сработала эффективно: в дальневосточной российской прессе не было даже косвенных упоминаний об этом и последующих заходах японских кораблей во Владивосток [663] .

Утром 8 июля 1916 г. «Касуга» и «Ниссин» прибыли в военную гавань Майдзуру. В тот же день в 12.30 ценный груз — 222 ящика с золотом для «Нихон гинко» — под охраной морской пехоты и в сопровождении Ёситаро Нарикавы, С. Н. Смирнова и В. В. Нормана был отправлен по железной дороге в Осаку.

663

Там же. С. 164.

А пока крейсеры с русским золотом удалялись от родных берегов, Барк направился в Париж. Ему предстояли новые переговоры с министрами финансов союзников, правда, в несколько расширенном составе — квартет дополнил итальянец. Трудно сказать, о чем думал Петр Львович в дороге, а путь выдался неблизкий,

поскольку пришлось добираться кружным путем, но, вероятно, мысли его одолевали не очень веселые. Во-первых, его дела в России обстояли, как мы видим, не блестяще, во-вторых, его откровенно напрягало то, что ему предстояло вновь вести переговоры не с комфортным для него Ллойд-Джорджем, а с человеком, очень ему не импонировавшим, — канцлером Казначейства Маккенной. Предыдущий опыт их общения получился для Петра Львовича не слишком удачным. И, конечно, в этой ситуации Барк не мог не думать, насколько тот посвящен в их особые договоренности с его предшественником и в какой степени можно быть откровенным с этим человеком, славящемся непростым характером. Во время остановки в Стокгольме произошла одна встреча, о которой, вполне возможно, Петр Львович вскоре и забыл либо не придал ей особого значения. Однако для человека, с которым ему пришлось общаться, это событие осталось довольно ярким эпизодом. И этим человеком был зарубежный агент Министерства финансов России И. И. Колышко, встречавший в Стокгольме своего прежнего коллегу, а теперь шефа. Возможно, в силу давнего знакомства, а скорее, начальственного положения Петр Львович не особо скрытничал, пребывая в мрачноватом состоянии духа.

^{Письмо «Йокогама спеши банк» в Банк Англии о готовности перевести деньги за русское золото на сумму свыше 2 млн ф. ст. 7 июля 1916. [Bank of England Archive. Russian Gold to Ottawa via Vladivostok]}

«Вот до чего дошло: наши союзники нам не верят. Министр финансов везет с собой в Лондон русское золото…», — то ли нарочито раздражался, то ли больше по привычке бурчал министр, предвосхищая дальнейшее развитие событий. Колышко не описывает продолжение того разговора, но зато в деталях через много лет излагает последствия визита Барка в Лондон.

«Г. Барк ныне персона грата в Англии и вряд ли сохранил в памяти тогдашние свои жалобы, — совершенно кстати замечает Колышко и продолжает: — Но факт займа под залог нашего золота неискореним. Тогда это меня только покоробило. Но вскоре и по карману ударило. Дело в том, что англичане не ограничились залогом, — они потребовали, чтобы занятые деньги остались у них и чтобы за наши заграничные заказы расплачивался Лондон. Барк и на это согласился. И в один прекрасный день для деловых людей исчезла Россия, и на месте ее оказалась Англия. А в Англии была черная доска. И на ней вписаны были страны, неугодные Англии. На первом среди них месте была Швеция. За ней шли Испания, Голландия. Всем русским заграничным заказам был сделан учет, и они были распределены по степени английских симпатий и антипатий». А далее Колышко расписывает невеселую историю, как оказались заморожены поставки шведской стали для Путиловского и Сормовского заводов: «Отгрузка была произведена, но пароходы встали: платежи не прошли. На панические телеграммы агента из Петрограда последовал ответ: „Платежи производит Лондон. Снеситесь!“ Сношусь. Лондон молчит» [664] . Так Россия и не получила тогда шведской стали, которая якобы ушла французам, а скорее всего, немцам: они являлись главным ее покупателем. Легко понять досаду и гнев дельца Колышко, потерявшего реальный гешефт. Но это можно пережить, а вот то, что русские заводы стояли из-за отсутствия металла, а на фронте молчала наша артиллерия, оставшаяся без снарядов, простить очень трудно.

664

Колышко И. И. Великий распад: Воспоминания. СПб., 2009. С. 269.

Так почему же «русский министр финансов Барк» стал «персона грата», когда миллионы наших соотечественников, не менее образованных и талантливых, влачили в эмиграции жалкое существование, работая прислугой в богатых домах или таксистами? И здесь лично у меня возникает много неудобных вопросов. На некоторые из них я и пытаюсь ответить.

По прибытии из Норвегии в Лондон, откуда ему вместе с канцлером британского Казначейства следовало отправиться в Париж для участия в третьей конференции министров финансов союзных стран, Барк получил не совсем приятное для себя известие. Маккенна внезапно уведомил Петра Львовича, что не сможет к нему «присоединиться для поездки в Париж, так как задержан в Англии серьезными переговорами по ирландскому вопросу» [665] . Учитывая тот факт, что британским войскам только что с большим трудом удалось подавить вооруженное восстание в Ирландии в Пасхальную неделю, внутриполитическая ситуация в стране действительно была далека от идеальной. Трехстороннюю встречу решили перенести в Лондон, куда вскоре прибыли Рибо, министр финансов Италии Каркано, а также министры вооружений Тома, Монтегю и итальянский генерал Даллолио. 14 июля 1916 г. конференция началась.

665

Барк П. Л. Воспоминания последнего министра финансов Российской империи. Т. 2. С. 199.