Расплата за жизнь
Шрифт:
Петька зубами скрипел от злости. Ну почему и тут его обошла судьба? Кому–то чужому дом отдали. А его — родного — обошли! Им даже не интересовались!
— Вот и хорошо, что получил под финиш! Растил, учил, а она бросила его! Устроила свою жизнь и наплевала на дурака. Чужая, она и есть чужая! — злорадствовал Петька. Но вскоре все ж навел справки о приемной дочери отца да и самом старике.
Он, и верно, давно ушел из жизни. И тогда Петр решил встретиться с двоюродной сестрой, поговорить с нею. Попытаться забрать свою часть
Ольга — так звали двоюродную сестру, встретила его недоуменно.
— Вы — мой брат?! Откуда свалились? Почему я никогда о вас ничего не слышала? Ни отец, ни мать ничего не говорили! — не пропускала дальше порога.
— Вы знали, что ваш отец был женат?
— Да все вы, мужики, женитесь и поджениваетесь по тыще раз в жизни! Но я в этом доме с детства живу. И никого из баб не видела здесь никогда!
— Он был женат еще до вас! И выгнал мою мать беременной мною!
— Почем вы знаете, что мать забеременела от отца? Вы хоть знаете, сколько лет ему было? В таком возрасте бабы уже не нужны!
— Я — его копия! Уж это вы не сможете отрицать! — выложил последний, как ему казалось, самый убедительный аргумент.
— Мало с кем он спал, кому кого сделал? Я о вас не знаю и знать не хочу! Где раньше был, при жизни? Чего не пришел? Иль знал, что выставит в шею? Когда он болел, лежал в больнице больше года, чего не объявился? Не хотел обузу на шею вешать? Ну, покажи метрику, где написано, что он твой отец? — напирала Ольга, выдавливая Петра.
— Они не были расписаны!
— Давай–ка отсюда, братец! Покуда я мужа не позвала! Он тебя так распишет, что не только я, родная мать не признает! Понял? — оглянулась на звук открывшейся двери. И Петька увидел за ее спиной мужика, закрывшего собою весь проход так, что в нем щелки не осталось.
— Чего горланишь? — спросил коротко.
— Да вот, братец объявился! — ответила баба и, поджав губы, отвернулась от Петьки, посторонилась, давая мужу подойти, познакомиться накоротке.
У Петьки спина взмокла. Ему стало страшно, как когда–то в детстве от сказок про чудовище. Ему сразу захотелось домой. Скорее к себе, на диван.
— Братец? Родня, значит? — двинулся мужик на Петьку глыбой. Все произошло внезапно. Петька заметил сдавленный кулак, пригнулся. Мужик ударил в стену, взвыл от боли и ярости, но повторить удар не смог. Петька был далеко. Он торопливо убегал от радушия родственников, навсегда запомнив их перекошенные злобой лица.
Он думал, что больше никогда не увидится с ними, но судьба распорядилась иначе. И через три года, когда Попов приехал на место службы, охранять зону строгого режима, лицо одного из заключенных показалось знакомым. Петька недолго порылся в памяти и вспомнил мужа двоюродной сестры.
— Так–так! Попался! Сам всплыл! — с уголовным делом
— Пятнадцать лет! Ого! Ну и статейка, попытка к изнасилованию малолетки! Да еще не первая! — потер ладошки, загоревшиеся жгуче. — Тут я тебе припомню все! Рад будешь не только дом отдать! — узнал, что родственник вместе с другими зэками прокладывает трассу в тайге.
Михаила доставили в зону на полгода раньше, чем туда приехал Петр. Он был таким же здоровяком, грубым увальнем. Но уже за месяц сдал наполовину.
Попов каждый день помнил о нем. И всякую вахту измывался над Михаилом. То назначал двойную норму выработки за малейшую оплошку, то заставлял лежать в снегу по два часа неподвижно за невзначай выскочившую брань, оставлял без обедов и ужинов, без бани, а на выходной бросал его в штрафной изолятор.
Он добивался лишения Михаила переписки, получения посылок, возможности отоваривания в ларьке.
Петька видел, как свирепеет родственник. Как бледнеет его лицо при встречах, как сжимаются кулаки. И ухмылялся…
Он испытывал истинное наслаждение от беспомощности Михаила и безнаказанности собственной расправы над ним.
Даже в шизо, по требованию Попова, Мишку лишали положенной ему кружки кипятка.
Петька блаженствовал, видя, как тот на глазах худеет и слабеет. Однажды Михаил упал, идя на работу в общем строю, и Петька сделал вид, что не удержал сторожевую овчарку. Та бросилась к человеку. В минуту разнесла одежду, искусала все тело. Попов даже не пытался отогнать ее. Он любовался зрелищем…
Михаила увезли в больничку, где он провалялся две недели. А Петьке начальник зоны объявил выговор.
Через полгода Михаил решился на побег вместе с другими заключенными. Попов с охраной задержали всех. Михаил за свое поплатился куда как больше остальных. Его избили так, что встать на ноги он уже не мог.
Конечно, Петька спокойно пристрелил бы его на месте, что разрешалось применять при задержании беглецов, тем более опасных преступников. Но Попов решил устроить ему жизнь хуже смерти. И убивать родственника долго и мучительно. Он гнал его к зоне, как зайца, стрелял над головой, под ноги, не давая присесть, глотнуть воды, перевести дух. За сутки — ни крошки хлеба, ни минуты сна, ни одной затяжки папиросы.
Когда Михаил падал, на него набрасывались овчарки. Он снова бежал под градом брани.
Но не доходя километра два до зоны, он не выдержал, повалился с размаху лицом в болото и потерял сознание.
Попов отдал распоряжение охране поднять его прикладами.
— Я не могу! Я не буду! Я отказываюсь!
— Пусть он сволочь, но все же человек!
— Это садизм! Нельзя так издеваться над заключенным! — возмутились солдаты–охранники, отказались выполнять распоряжение Петра и поступили по–своему, велев остальным беглецам нести Михаила в зону на плечах.