Расплата
Шрифт:
– Верно, все плохие! К черту их! Сами смогем! Сами с усами!
– И Карась картинно провел двумя пальцами по верхней пухлой губе, где едва заметно рыжели редкие волосики.
– Это как понять, Вася?
– недоверчиво и удивленно уставился Сидор на Карася.
– Я сам не понимал. Тимофей твой растолковал.
– Видал его?
– Не только видал, а вместе большаков скидал. Он теперь поручик, а не прапорщик! С генералом за ручку! Мне велел у самого Чичкана обыск делать на квартире. Сделал в лучшем виде!
–
– Портсигарчик что надо! Именной! Вишь, написано: "Товарищу Михаилу от наборщиков "Правды". Была твоя правда! Теперь наша! Закуривай, подешевело! И тебе, дядя, будет что на воз класть. Тимофей твой с головой.
Сидор папироску взял, но прикурить отказался.
– Дома ромат пущу, пусть старуха городской дым понюхает.
– И положил за ухо, прикрыв торчащими из-под картуза черными волосами.
– А ну, бери и ты, - подал Карась Юшке.
– Не курю, без дыма душа прочернела, - ответил Юшка, даже не взглянув на Карася.
– Эх ты, батрацкая душа, чего робеешь? Хоть и спихнули твою заступницу-власть, да вить и мы тебе не чужие. Сколько лет тебя Сидор кормит - не гонит? Живи на здоровье, спасибо говори!
– И встаю и ложусь - за него молюсь, - буркнул Юшка, вынимая из-под сена кнут.
– Так где же, Вася, мне теперь Тимофея искать?
– не скрывая радости, спросил Сидор.
– Да его все патрули знают! Спроси только. Вчера вечером я его к Парашке на извозчике проводил. Там краля его ждала.
– И Карась доверительно мигнул Сидору.
– А ты што же не остался с ним? Свои, чай, - опустив глаза, спросил Сидор. Про кралю будто и не слышал.
– Приглашал он меня, да вить в городе улицы узкие. Разгулу нет. Мне большак милее! Муштра да козырянья мне печенку проели, хоть штопай! Сделал, говорю, вам, господа офицеры, уважение? Сделал. А теперь, говорю, пустите птицу на волю - крылья поразмять... Видишь, какой трофей везу? Пригодится! А изобидит кто - зови меня!
– И не отобрали?
– с восхищением спросил Сидор.
– У кого? У меня? А Тимофей Сидорыч зачем у власти стоит? Он мне разрешил. Я свою власть в селе ставить буду!
Сидор молча покачал головой.
– Были свояки, а теперь - родичи!
– захихикал Карась и сунул Сидору пухлую потную ладонь.
Карась взобрался опять на телегу и лихо потряс кулаком в воздухе:
– Петруха! Дай самую веселую! Гони, Прокопыч!
Повозки тронулись.
Сидор перекрестился, сел поудобнее.
– Слыхал, Юшка? Так што рано тебе из батраков уходить. Побаловали вас, и хватит! А то дармоедов разведется много.
Юшка молча принялся стегать лошадь и сердито дергать вожжами.
– Ты што это, анчутка, разошелся? Как свою лупишь!
– Сам поспехать велел. Простояли сколько.
– Не бей, тебе
– Тпрр!
– Юшка неожиданно резво соскочил с повозки.
– На тебя угодить - легче уходить! Погоняй сам! Мать твою бог любил!
– И быстро зашагал по дороге назад.
Сидор задохнулся от ярости.
– Ну, па-гади! Кобель обтерханный! В ногах валяться будешь - век обиду не прощу! Тимошка узнает - шкуру с тебя спустит!
– И изо всей силы хлестанул Воронка по боку.
2
Перед глазами - высоко под потолком - светлое пятно, искрещенное железными прутьями.
Вечер или ночь? Время словно остановилось. Ожидание, одно ожидание заполняет мозг. Ожидание - чего? Смерти? Нет, освобождения!
Чичканов смотрит и смотрит на это светлое пятно под потолком, будто именно оно принесет радость свободы.
На мгновение в памяти всплывает противный хриплый голос конвоира: "Ленина вашего убили и вас всех прикончим. Вся Расея против вас пошла".
Чичканов отворачивается от светлого пятна к стене. Нет! Быть этого не может!
"А как у нас в Тамбове это могло случиться?" - спрашивает горький внутренний голос. Чувство какой-то еще не осознанной вины сдавливает сердце. Это чувство вселилось в него еще там, на балконе "Колизея", когда среди мятежников он увидел двух подпоручиков, которых отпустил под честное слово в день разоружения "ударников". А ведь тогда он многих отпустил на свободу. Зачем? Верил в их благородство? В их честность? Вот и расплата за ошибку...
Чичканов встал, зашагал по камере, тиская в кулаках обиду на самого себя за мягкотелость.
Неужели никто не успел сообщить в дивизию Киквидзе? Уже вторые сутки... Офицеришки могут всех расстрелять, почувствовав себя господами положения.
Снова - тяжелые шаги, снова - угрызения совести, снова - горькие раздумья. Будто случилось досадное недоразумение: сорвано серьезное совещание, люди отвлечены от очень ответственных дел. А дел - непочатый край! Родную Тамбовщину хоть выворачивай наизнанку и вытрясай из каждой щелки жадных торгашей, хитрых паразитов и дураков. Да, да, и дураков! Тех самых дураков, которым даже думать лень: куда толкнешь - туда и покатятся, как с горы. Через них и случилось все. Дали себя обмануть офицерам и краснобаям городской думы Шатова!
У двери камеры послышались шаги и разговор. Лязгнул в ржавом замке ключ.
Чичканов встал с нар, готовый ко всему. Сколько же сейчас времени? Оглянулся на светлое пятно под потолком.
– Эй, ты! Выходи!
– крикнул кто-то сиплым голоском.
Чичканов подошел к двери.
В освещенном керосиновыми фонарями коридоре - обрюзгший старичок в помятой форме тюремного надзирателя. За ним, как истукан, - здоровенный детина с винтовкой.
Чичканов внимательно осмотрел старичка, потом его огромную связку ключей и улыбнулся: