Расплата
Шрифт:
Шел по Дворянской, искоса поглядывая на затейливые узоры купеческих и помещичьих домов. Улица будто вымерла. Притихли в своих домах толстопузые! Выглядывают небось из щелок и дрожат от страха и ненависти!
Изредка встречаются патрули - красноармейцы. Они подозрительно осматривают одежду Василия. Вот еще двое... По разговору понятно - только что отвели в Чека какого-то офицера, пойманного на чердаке.
– Товарищи, где помещается Губком?
– спросил у них Василий.
– А тебе чаво там?
– поинтересовался
– К Чичканову. Из Козлова я приехал.
– А документ есть?
Василий показал проходное свидетельство.
– Иди в "Колизей", на второй этаж.
– Какой "Колизей"? Где он?
– Да вот он! Ты что, ослеп? С колоннами на углу.
– Дом Дворянского собрания?
Патрули переглянулись и снова подозрительно покосились на одежду Василия.
– Ты что? Давно не был в Тамбове?
– Три года в окопах отсидел.
– А-а! Ну, тогда закуривай!
– И высокий красноармеец достал красный кисет.
Василий свернул большую козью ножку. Красноармеец положил было кисет в карман, но опять вытащил.
– Возьми еще с собой.
Красноармеец бросил в кисет Василия две добрые щепоти самосада.
– У Чичканова будешь - поклон ему от нас передай. Мы его из тюрьмы вызволяли, - с гордостью сказал до сих пор молчавший крепыш в кожаном картузе.
– Спасибо, братцы, - Василий бережно спрятал кисет.
– От теплого слова табачок слаще.
3
Шло экстренное совещание, которым руководил нарком Подбельский, прибывший в Тамбов с полномочиями ВЦИКа.
Василий нетерпеливо поглядывал на дверь: время неумолимо клонилось к вечеру. За дверью чистый звонкий голос горячо доказывал:
– Именно потому, что тамбовские крестьяне революционно настроены еще с тысяча девятьсот пятого года, именно поэтому они и легко поддаются на всякую агитацию, на всякий призыв с чем-то и кем-то бороться. Эсеры этим воспользовались, у них нашлись хорошие агитаторы, а мы забросили агитацию, да и людей у нас толковых мало. Помните, врач один из Москвы приехал и на периферию просился? Как теперь выяснилось, он эсер, поднял в Хоботове мятеж продотряда, в который поналезли офицеры и сынки кулаков с провокационной целью...
– Это Борис Васильев говорит, - пояснил Василию секретарь, замечательный оратор! Да ты, товарищ Ревякин, не волнуйся. На ночлег устроим в гостиницу.
– У меня есть где ночевать, - недовольным голосом ответил Василий. Три года дома не был!
– Понимаю, но что поделать? Попробую поговорить с Чичкановым.
– И пошел в кабинет.
Василий присел на край стула, подождал. Из головы не выходила мысль: теперь полдороги прошел бы...
Из двери высунулась голова секретаря:
– Заходи, товарищ Ревякин!
Как? Прямо на совещание? Василий одернул френч, вынул пакет и пошел за секретарем. В просторном, светлом
– Здравствуйте, товарищ Ревякин!
– За столом привстал черноволосый человек со строгими глазами.
– Здравствуйте... Вы товарищ Чичканов?
– Василий подошел ближе и протянул пакет.
– Председатель Козловского исполкома товарищ Лавров велел передать лично в руки.
Чичканов вскрыл пакет и быстро пробежал глазами по листку бумаги.
– Как чувствует себя товарищ Лавров?
– оторвавшись от чтения, спросил он Василия.
– Хорошо. Работает.
– А тебя тоже арестовывали?
– Лавров пришел тогда в казармы к восставшим. Горячо говорил. Я поддержал его, и меня вместе с ним взяли. Шел бы, говорят, домой, стреляный хрен, в большевики не лез.
Люди за столом улыбнулись. Улыбнулся и Чичканов.
– Хорошо, что Латышский отряд из Москвы подоспел, а то и я оказался бы годным к службе на том свете, - заключил Василий.
– А тамбовцы, товарищ нарком, без нас обошлись, - весело сказал Подбельскому военный с очень заметным кавказским акцентом.
– Это значит, товарищ Киквидзе, что советская власть за короткий срок верных бойцов воспитала, - ответил военному Подбельский.
– Даже те красноармейцы, что были обмануты офицерами, просят, чтобы их зачислили в дивизию Киквидзе. Возьмете?
– Возьму обязательно! Пусть они завтра на митинге-параде присягу примут. Повинную голову не рубят. Правильно я сказал русскую пословицу, товарищ Ревякин?
– Так точно, товарищ начдив.
– Жаль, что товарищ Ревякин к строю не годен, - улыбнулся Киквидзе.
– Я взял бы его командиром роты.
– Вы и так все наши кадры забрали, - улыбнулся Чичканов.
– Товарищ Рогозинский, Ревякина запишите на нашу памятную страничку. Крестьянин-коммунист на селе для нас очень дорог.
– Где ваш дом, товарищ Ревякин?
– спросил Рогозинский, записывая что-то в маленькую книжку.
– В Кривуше моя семья.
– Ну что ж, вот и будем с вами, товарищ Ревякин, коммуну строить в Кривуше, - весело сказал Подбельский.
– Так точно!
– отчеканил Василий.
Начдив Киквидзе встал:
– Готовь, товарищ Ревякин, больше хлеба для Красной Армии.
– Он вышел из-за стола и положил руку на плечо Василия.
– Оружие для самозащиты есть?
– Револьвер.
– Во зло не употребляй, - вмешался в разговор Подбельский.
– Скажи крестьянам: надо помочь рабочим, надо помочь Красной Армии. Оцени обстановку и действуй разумно.
– Пришлем в ваши края продотряд, - сказал Чичканов, - держи с ним связь. Вот эту брошюрку возьми, почитай крестьянам.