Расплата
Шрифт:
– Что слышно-то, дядя Сидор? Неужели поляки с Врангелем задавят нас?
– Это кого нас?
– Ну, Расею нашу...
– А их, Расей-то, Митроша, стало две. Ай не знаешь? Поляки и Врангель за нашу Расею против Советов и коммунистов. Ну да тут не место растабарывать. Я ведь за тобой пришел.
– Как за мной? Куда?
– испугался Митрофан.
– Ты мне жизнью обязан. Куда скажу, туда и пойдешь.
– А как же мать-то? Хозяйство кто же держать будет?
– А мое хозяйство кто держит?
– зловеще прошипел Сидор.
–
– Зачем я тебе нужен, дядя Сидор? Подраненный я, не оклемался еще как следует.
– Не оклемался? А хлебец уже свез с поля. Скоро молотить будешь? Может, меня в батраки наймешь? Обмолочу тебе исполу.
– Да что ты, бог с тобой, дядя Сидор. Не виноват я в твоей беде. За спасение спасибо, бог даст - и я тебе пригожусь в чем, только никуда я не пойду.
– Не шуми на улице, пойдем в дом, поговорим с матерью.
– И Сидор зашагал к дому, где едва светилось окно во двор.
– Нельзя в дом, нельзя, - умоляюще кинулся Митрофан за Сидором. Панов там, из продотряда. На квартиру ко мне поставили.
– Панов?
– задыхающимся хрипом выдавил Сидор и кошкой метнулся к окну.
Панов сидел у окна, записывая что-то в тетрадку.
Сидор несколько мгновений оцепенело смотрел на его красивое юное лицо, вспоминая все беды, которые пришли в его семью от этого человека, потом вынул руку из-за пазухи и, забыв об осторожности, выстрелил в освещенное окно.
Зазвенело разбитое стекло... Митрофан увидел, как Панов ткнулся лбом в стол и затих. Услышав исступленный голос матери и выстрел часового у соседнего дома, Митрофан кинулся бежать со двора, плача и бормоча молитвы.
Сидор догнал его, схватил за руку.
– Куда бежишь, дурья голова, - прошипел он, - расстреляют они тебя все равно. Теперь тебе один путь - со мной. Бежим.
– И он дернул его за руку, направляя к оврагу.
– Да ведь раздетый я, - размазывая по лицу слезы и трясясь от страха, прошептал Митрофан.
– Оденем с иголочки! Польский мундир раздобудем! Ну! Хватит дрожать-то! Бежим.
– И снова дернул за руку.
Митрофан послушно побежал за Сидором.
2
Коммунарам стало веселее под защитой отряда, но вечерами бабы понемножку готовили узлы на всякий случай. Настойчивые слухи о том, что объявился в округе Сидор Гривцов, а Карась набрал целое войско конных дезертиров, не давали людям спокойно спать. Днем коммунары молотили хлеб, а вечерами собирались в квартире Андрея.
Однажды Андрей собрал к себе всех коммунистов. Случилось что-то серьезное - об этом догадались коммунары уже по тому, что почти весь продотряд был выставлен на ночную охрану коммуны.
– Я получил распоряжение из уезда эвакуировать детей и женщин в Тамбов, в дом пострадавших коммунаров. Мужчины вместе с продотрядом будут охранять хлеб. Оружие уже привезли. Приказ - держаться, пока хватит сил.
– Да как вы будете держаться-то, - крикнула бойкая жена Андрея Филатова, Дарья.
– Вас тридцать, а у Карася с Сидором целый полк. Все на конях,
– Ты откуда знаешь?
– огрызнулся Андрей на Дарью.
– Мне Кудияриха рассказала, она в Падах была. Говорит, Сонька-то, Макарова дочь, из Светлого Озера, за Карася замуж вышла. Разодел он ее, как мужика, в галифе красные. А в ушах серьги золотые и перстень на руке.
– Врешь!
– вдруг со злостью сказала Аграфена.
– Не могёт быть. Ее Кланька моя осенью видала. И говорила с ней. Мучится, говорит, баба, страдает от позора. На такое не пойдет она.
– А вот пошла, значит, - упорствовала Дарья.
– Кудияриху спроси.
– Тише, товарищи! Хватит лясы точить!
– одернул баб Андрей.
– Дело серьезное, а вы раскудахтались. Так вот... Полк ли, рота ли - нам пока неизвестно, а приказ - охранять. Женщины и дети, я думаю, кто, может, и к родным в Кривушу пристанут, чтобы в Тамбов не ехать. У Аграфены вон внучек болеет. Куда ей сейчас с Кланей в дорогу! В Кривуше отсидятся. Баб небось не тронут.
Бабы загомонили, засморкались.
– Как же мы вас тут одних оставим?
– крикнула Дарья.
– На смертушку? Пусть одни продотрядчики охраняют!
Долго сидели, спорили, доказывали друг другу, а расходились - каждый со своим горем, со своими думами.
Ефим с Авдотьей за весь вечер не сказали ни слова. Оба были убиты известием, что Сидор - их мучитель и супостат - где-то рыскает по уезду и уж конечно точит на Ефима нож.
Когда все разошлись, Ефим подошел к Андрею.
– Ты, Андрюша, скажи по чести, правда аль нет, что Сидор объявился?
– Митрофан кому-то проговорился, что Сидор раненого его подобрал. А теперь, видать, Сидор его и прибрал к своим рукам. Не мог Панова сам Митрофан убить. Сидорова работа...
– Откупился, значит, - сокрушенно вздохнул Ефим.
– Я же говорил: все, кто с золотишком, откупятся и в городах засядут. У них там старых друзей-приятелей полно.
– Брось молоть-то! Со страху злишься. Панька твой с Кланькой в городе определились тоже за золотишко?
– Панька мой - другая статья.
– Ну вот и не клепай на советскую власть. Один Сидор Гривцов ускользнул от кары, а ты уж всех разрисовал! Струсил, что ли?
– Да ты что на меня орешь-то? Что бы я да струсил! Хоть к пулемету, хоть к орудию! А злость-то берет: в руках вражина был, упустили! И Тимошку упустили бы, истинный бог. Сердце мое чуяло.
– Ну ладно. Иди у Сергея Мычалина винтовку получи...
– А Машу с ребятишками в город отправь, Андрюша, и Авдотью с моими тоже. Там Васятка об них порадеет. Своих будешь отвозить и наших возьми.
– Ты слушай меня... Иди получи винтовку. Будешь завтра сам сопровождать в Тамбов женщин и детей. Отец мой тоже с тобой поедет. До станции проводят вас двое бойцов из отряда. Они вернутся с подводами, а вы дальше поедете поездом. На подводах до Тамбова нельзя. Большак оседлал Карась. Поедете на север, к станции.