Расплата
Шрифт:
– Тише, кожу сдерешь, - закапризничала Соня.
– Где у тебя самогонка-то? Дай стаканчик.
– Правильно, нутрё тоже согреть надо. Сию минуту.
– Он потер вторую руку варежкой и юркнул на кухню.
– С барской усадьбы стакашек-то... Видишь, с золотой обводкой? Карась налил полный стакан.
– Пей, королевна. Ничего для тебя, Сонечка, не пожалею. Пей!
– Не удержу стакан, пальцы как чужие.
Выпила с жадностью, утерлась запястьем руки. Он ливанул ей из бутылки на ладони. Она осторожно стала
– В шелка тебя разодену, золотые серьги подарю. Сам бог мне тебя послал, Сонечка!
– Да ты что мелешь-то? Какие серьги? За что? Налей лучше еще.
– Сколько хочешь пей, все твое! Рабом твоим буду - только согласись! К тебе в дом жить пойду, своих брошу всех к идолу!
– Он налил еще и протянул Соне.
– Нет, подожди! Ты чего задумал-то?
– Женюсь на тебе! Сам бог этого захотел!
– Ты что говоришь-то, Василий!
– испуганно отстранилась от него Соня.
– Ты разве не знаешь, что я пропащая? Казаки меня... И пьяница я теперь беспробудная.
– Хомутаешь на себя, неправда это. А если и правда - все равно! Какая есть, беру! Красивше тебя нет на свете, королевна! Как увидел тебя тогда у Макара, так и голову потерял. Дурачился, притворялся, а душой страдал. Теперь на смерть за тебя пойду, никому не отдам. Пусть для людей пропащая, а для меня ты королевна! Вот, на тебе, Сонечка.
Он вынул из кармана кожаный кисетик и высыпал из него на одеяло кольцо и перстень.
Соня вытаращила на Карася глаза и не могла понять, пьяный он или сумасшедший. А он кинулся на кухню, принес еще две бутылки самогона и два ломтя хлеба.
– Пей, Сонечка, и я с тобой выпью! Все равно вся наша жизня пропащая! Но мы еще гульнем! Весна придет - зеленый шум устроим! Чего пожелаешь - у твоих ног будет.
Соню начала бить лихорадка.
– Да ты что задумал-то? Лучше бы замерзла я!
– И она стала спускать ноги с постели, спихнув на пол кольцо и перстень. Они тоненько звякнули и покатились по полу.
– Куда, чудачка? Куда?
– Он насильно уложил ее в постель.
– Выпьем и поговорим спокойно. Я ведь не дурить задумал, а по чести жениться на тебе. Ты слышишь или нет?
А за окном, на пустынной улице, поскрипывая колодезными журавлями, тоскующе выла метель.
Соня приподнялась. Мутными от хмеля и слез глазами посмотрела на Карася и надрывным, злым голосом спросила:
– Так ты любить меня будешь, Васька?
– Буду, королевна, буду по гроб жизни!
– И самогон будет всегда?
– Будет, королевна!
– Карась вскочил от радости, готовый на все.
Соня смотрела на него дикими, хмельными глазами и отрешенно улыбалась.
– Метель не перестала?
– спросила она.
– Еще пуще метет.
– Лей еще!
– Трясущейся рукой она протянула стакан.
Выпила, тряхнула черной копной волос и дико захохотала.
– Кровать...
Карась ошалело смотрел на ее белые, оголенные плечи и боязливо топтался на месте, не зная, что еще сказать, что сделать.
– Ну, что стоишь?
– крикнула она грубо.
– Надевай кольцо и перстень!
– И протянула красные, вспухшие руки.
Он угодливо достал кольцо. Трясущимися руками стал надевать на безымянный, но кольцо не лезло.
– На мизинец надевай, хоть на самый краешек! А завтра в церковь! Повезешь в церковь, Васька?
– Повезу, повезу, Сонечка!
Соня снова захохотала, потом откинулась на подушки и затихла, тяжело дыша.
Карась постоял над ней, ожидая какой-нибудь новой выходки. Но Соня уже спала тяжелым, хмельным сном.
3
Метель бушевала всю ночь...
Казалось, разверзлось небо и высыпало все запасы снега на землю.
Остановились поезда. Тысячи людей были брошены на очистку железнодорожных путей.
Поезд, в котором ехал Василий Ревякин с докладом в Губчека, был захвачен метелью в пути и остановился на лесном участке дороги за Радой.
Как только метель стихла, все, кто ехал в поезде, были мобилизованы на расчистку путей. Лопат, привезенных с Рады, не хватало. Наскоро прибитые к палкам фанерки и тесины заменяли лопаты.
От Тамбова, навстречу поезду, быстро приближалась большая команда горожан. Это постоянные участники субботников - коммунисты губернских учреждений. И среди них, как рядовой, с лопатой в руках - председатель Губисполкома Антонов-Овсеенко.
Обе команды сошлись у железобетонного моста.
Среди радостных порозовевших на морозном воздухе лиц горожан Василий сразу отличил одухотворенное лицо председателя Губисполкома.
– Здравствуйте, товарищ председатель, - подошел к нему Василий. Я - Ревякин, из кирсановской Чека. Заходите в наш вагон, проводница самовар поставила. Пока доедем до Тамбова, чайку попьем. А я успею вам рассказать интересные новости.
– Ну что ж, товарищ Ревякин, рад случаю поговорить с вами. Вы ведь из крестьян?
– Так точно.
Антонов-Овсеенко позвал с собой работников Губисполкома.
В тамбуре вагона он долго и тщательно стряхивал снег с шинели, с буденовки, - чувствовалось, что это доставляет ему удовольствие: мол, хорошо поработали, отряхнемся и отдохнем.
– Ну, где тут горячий чаек?
– весело спросил он проводницу.
– Чайку нет. Горячей картошкой угощу. Сейчас вынимать буду.
– Так ты, тетенька, - умоляюще заговорил Василий, - самовар ставила.
– Ну и что, дяденька, - бойко ответила та, не стесняясь начальства.
– Самовар и ставила. Он у меня за походную кухню служит. Когда чай кипячу, когда картошку варю. В одной дежке - две приспешки... Голь на выдумки хитра!