Расплата
Шрифт:
К вагону гнал галопом верховой.
– Кто?
– резко спросил Маркин, выхватив револьвер.
– Посыльный с вокзала. Нас окружают.
– А пулемет почему молчит?
– Пулеметчика убило.
– Слазь с коня!
– приказал Маркин.
Легко вымахнув на седло, он поскакал к вокзалу.
У пулемета возился какой-то бородач. Оттолкнув его, Маркин развернул пулемет на выстрелы и крики. Мокрое холодное тело пулемета вздрогнуло и забилось в горячем гневе. Крики бандитов смолкли, но пули
– Батальон коммунистов!
– крикнул командующий.
– За мной! Вперед! Бей бандитов!
Бородач схватился за пулемет рядом с рукой командующего, и они покатили его по слякоти вперед, навстречу метели и выстрелам. За ними бежало не более десятка красноармейцев из охраны вокзала.
В это время рязанцы вели горячий бой у элеваторов. Антоновцы, оставив коней в Периксе, наступали пешим строем. Они разворотили один из путей, по которому шла бронелетучка Мачихина, и кинулись к элеваторам. Мачихин спешил свой отряд и ударил пулеметным огнем во фланг бандитскому наступлению.
Пьяные бандиты, изрыгая похабные ругательства, лезли на рязанцев. Они уже были совсем близко. Бойцы, залегшие в промозглую слякоть, дрожали от холода и страха.
И вдруг сзади цепи послышался слегка охрипший, но звучный голос командующего:
– Борцы революции! Ни шагу назад. Вперед, только вперед!
– Маркин вырвался туда, откуда летели пьяные ругательства, и бросил одну за другой две гранаты.
Панька Олесин с Кланей были на фланге батальона, но ветер донес и до них крик командующего.
Паньку словно подбросило какой-то могучей горячей волной. Он вскочил и побежал вперед.
– Ура-а! Братцы! Ура-а!
– закричал он в исступленном порыве, забыв обо всем на свете.
Но цепь не поднималась.
– Что же вы, ребята?
– с укором крикнула Кланя в цепь.
– Ну, родные! Вперед!
– И кинулась за Панькой, придерживая санитарную сумку.
– Ура-а!
– прокатилось по цепи сначала неуверенно и тихо, а потом, когда Панька бросил гранату и еще раз громко крикнул: "Братцы! Бей бандитов!", "ура" понеслось, схваченное и усиленное ветром, мощно и грозно.
Командующий пропустил цепь вперед, подбежал к пулеметчику:
– Ты чего лежишь? Чего ждешь? Вперед! За цепью вперед!
Бандитов гнали до самой Периксы.
Кланя потеряла из виду Паньку, она едва поспевала за бойцами, которых неудержимо влекло вперед радостное чувство победы.
А Панька уже ворвался в первый дом села и хриплым от бега голосом крикнул:
– А ну кто тут который?
– Он и сам не знает, как всплыли в памяти эти отчаянные слова Петьки Куркова, но он их произнес именно так, как должен был бы произнести Петька, - сурово, беспощадно, героически.
Плешивенький мужичонка упал на колени, снял шапку и заплакал:
– У меня
Панька с досадой махнул рукой и выскочил из дома...
Ивановский конесовхоз горел, подожженный снарядами. Несколько часов длился бой. Латышские стрелки под командованием беззаветно храброго Альтова подоспели вовремя. Они ударили бандитам в тыл, и те от неожиданности стали разбегаться куда попало, бросая все, что тащили с собой в обозе.
Было там и несколько подвод, груженных сахаром. Этот сахар Богуславский награбил на Покровском заводе; мечтал попутно воспользоваться лошадьми в Ивановке. Да не удалось...
На другой день, 6 ноября, Маркин доложил Тамбовскому военному совету о ходе операции и результатах боев. Свыше ста убитых бандитов и более двухсот раненых, много трофеев. Отличились в боях многие командиры и красноармейцы... В списке отличившихся были имена и супругов комсомольцев Олесиных.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Когда Сидор привез Митрофана в Воронцовский лес, тот опешил, увидев, как привольно живут в лесной тиши люди... Неподалеку от землянок стоят коровы, которых доит какой-то бородатый толстяк. Тушу барана разрубают и бросают куски в большой котел, похожий на церковный колокол.
В костер подкладывает сухой валежник красивая женщина в красных галифе.
Всмотрелся - Соня! Макарова дочка! Зачем она здесь? Неужели не боится?
– Ты смотри, - предостерег Сидор.
– Она теперь Карасева краля. Самогонку пьет чище мужика.
У штабной землянки сидел часовой, дымя самосадом.
– Сам где?
– спросил Сидор у часового.
– Дрыхнет. День ангела справляли, перебрали малость.
Сидор подвел Митрофана к костру, рассказал Соне, кого привел в отряд.
Соня придирчиво осмотрела мешковатую фигуру Митрофана, улыбнулась.
– Гвардеец?
– спросила у Сидора.
– Трус первейший, а не гвардеец. Отец тележного скрипа боялся, а этот и сам себя боится.
– Это правда?
– Соня ласково посмотрела на Митрофана.
– Правда, - опустив голову, сказал он.
– Я трус. Из-за этого меня даже убивали. Дядя Сидор спас.
Сидор рассказал все, как было. Соня слушала, поправляя в костре угли под котлом.
– Оставь мне его помощником, дядя Сидор, - попросила она.
– А что ж... К строю совсем непригодный. Бери на кухню. Только служить он и мне будет! Идет?
– Твой он и будет, не беспокойся, - с улыбкой подтвердила Соня.
И началась у Митрофана лесная привольная жизнь. Лишь тоска по оставленной в беде старухе матери омрачала его дни, но Соня эту тоску заслонила собою.