Распоротый
Шрифт:
Пожалев, что мне так и не удастся полюбоваться здешней архитектурой, я поправил наголовник, сунул в ухо присоединенную к щупу горошину микрофона и отправился в обход поселка. Несмотря на непрекращающееся нытье спины, я не решился подняться в воздух даже на два метра. Все, что я мог позволить себе, – это настроить антиграв на малую тягу и шагать широким стелющимся шагом, едва отталкиваясь от земли. До рассвета оставалось не больше полупериода, но мне казалось, что я должен успеть.
Дома молчали. Скорее всего они были пусты. Приборы не фиксировали ни человеческих тел, ни лямбда-полей. Я не очень хорошо понимал, как может такой поселок оказаться брошенным, но между его строительством и нынешним днем
Я уже почти закончил обход, как сигнал в ухе заставил меня насторожиться. В ближнем к дороге домике кто-то был. Судя по высоте тона, масса существа была довольно большой, но, чтобы выяснить это точнее, надо было подобраться к домику достаточно близко. Пока я чуть ли не на корточках крался между кустов, небо начало светлеть. Пора было сматываться, иначе я мог нарваться на неприятности.
В домике спал человек. Я убедился в этом, когда из динамика моего уловителя послышался храп. Другое дело, что я не смог понять, один он там или с кем-то, но главное я знал теперь точно: поселок был обитаем, и обитаем ровно в такой степени, в какой может быть обитаем контрольный пост роя. Нельзя сказать, что этот вывод добавил мне энтузиазма, но зато теперь я начинал верить, что нахожусь на верном пути.
Глаза мои слипались, и в груди не переставало тянуть. Конечно, это было сравнительно невысокой ценой за выполненное задание. Однако я хорошо понимал, что в ближайшие часы цена может измениться. Чтобы этого не произошло, я должен был торопиться в гостиницу, где меня с нетерпением ожидал кибердоктор. Поэтому, быстро добравшись до дороги на Лайлес, я не стал отдыхать, а скатился к заросшей местной разновидностью камыша Тесеко и полетел, пока можно было летать, к морю. Когда окончательно рассвело, я был уже недалеко от устья, откуда пешком до города оставалось не больше, чем полпериода. Теперь я мог остановиться, чтобы переодеться и перекусить.
Рассвет я встречал, сидя под кустом мергса, устало жуя мятый сандвич. В лицо мне дул теплый и сырой ветер, принося облегчение горящему лицу и избитым рукам, с пальцев которых через пару дней начнет слезать кожа. Еще несколько часов назад я был высоко в горах, в двух шагах от давно манивших меня заснеженных пиков, а теперь сидел в сумрачном свете раннего утра на берегу лесной речки, чувствуя мрачное удовлетворение от того, что пока еще жив.
Я словно впервые переживал то отстраненное изумление, которое охватывает любого, скатывающегося вниз с только что покоренной вершины. Это странное ощущение. Тот, кто хоть раз ходил в горы, меня поймет. До этого ты весь день, а то и два ползешь вверх по леднику и скалам, висишь на лесенках, стоишь на страховке, проходишь, в кровь обдирая спину, камины и рубишь, как проклятый, ступени во льду. Потом ты еще пятнадцать минут тихо сидишь на крохотном пятачке вершины, любуешься видами и пьешь какой-нибудь сок. А потом наступает время спускаться. И тут обнаруживается, что то, что ты, корячась и срываясь, проходил вверх часами, укладывается при спуске в считанные минуты, Дюльфер на скалах, глиссер на снежнике, и вот уже тропа, и ты ошалело, со страшной скоростью летишь вниз под собственным весом, едва успевая по-лошадиному выбрасывать вперед ноги.
Остановиться нельзя – за тобой бегут другие. Споткнуться – значит пересчитать своим телом сотни метров острых камней. И ты бежишь! Бежишь так, как не бегал никогда в жизни. Бежишь на грани между восторженным полетом и смертельным падением. Бежишь, словно в этом беге для тебя заключен смысл жизни. А потом, совершенно одурев от этого гона, сидишь на лугу возле палаток, безразлично отмечая, что руки и ноги у тебя дрожат такой крупной дрожью, какая бывает, когда через человека пропускают ток. Однако сил прекратить это у тебя нет.
Я сидел, обхватив колени руками, глядел на медленное течение реки и думал, что мне делать дальше.
Несмотря на то что большую часть ночи я летал на антиграве, я все-таки сильно устал. Ныло все тело, ломило в висках, и, конечно же, напоминало о себе сердце. Время от времени тугие пальцы неприятно сжимали и слегка скручивали его. Однако все это казалось мне теперь абсолютно не важным. Я находился в том странном состоянии, когда нервное возбуждение перекрывает физическую усталость. Сегодня ночью я наконец делал настоящее дело. И сделал его – не струсил, не сломался, не отвернул.
Сидя на берегу Тесеко, я впервые за много месяцев чувствовал себя приподнято. Однако мое прошлое не ушло от меня. Оно затаилось внутри, отступив на время. И поэтому радость моя была окрашена глухо сосущей под ложечкой тоской. Но даже этот суррогат радости был таким необычным для меня чувством, что некоторое время я сидел, не двигаясь, и, подняв лицо к небу, слушал отчетливо звучащую во мне музыку. Теперь это время прошло. Впереди меня ждала гостиница, желтые простыни и растянувшийся на долгие месяцы уход в информационный континуум.
Я встал и поднял рюкзак. Пора было идти. Я и вправду чувствовал себя неважно и нуждался в кибердокторе. Между тем мне еще предстояло ставить камеру слежения при дороге на Лайлес, да и в гостинице следовало, не откладывая, закончить сообщение для Давантари. Жаль только, что нельзя будет отправить его тут же. В констабуларии наверняка волнуются. Но, впрочем, они будут довольны, дело сделано хорошо,
Я представил себе выражение их лиц, когда они прочтут мое послание, и улыбнулся. Не все было таким мрачным, как мне казалось еще минуту назад. Кое-что изменилось. Теперь за моими плечами был Драный Угол. И Давантари с Юкирой. И Принцепс со своим Советом. И еще у меня была Таш. Таш, которую я увижу и с которой лягу в постель уже через несколько часов.
Шагая по насыщенному влажными испарениями парку, я слушал доносящиеся из-за деревьев звуки пробуждающегося города и радовался снизошедшей на меня благодати. Где-то далеко, за ватными прокладками синапсов и медиаторов, ворочался огромный, страшный, готовый не задумываясь раздавить каждого мир. Там взрывались солнца, перекраивались планеты, пронзали космос многотонные корабли и не удовлетворенные жизнью люди убивали друг друга. Здесь, внутри меня, была тишина. Она пришла неожиданно, и я до сих пор не понимал как. Я шел к кибердоктору узнать свой приговор: сколько мне еще осталось жить? Но внутри меня не было тревоги, а, наоборот, растекался покой, чем-то похожий на счастье. Главное для меня теперь было не расплескать его как можно дольше.
Через полчаса я был уже в гостинице. Судя по тому, что прикрытая мной дверь в коридор осталась в том же положении, Оклахома до сих пор не вернулся. На столике перед входом лежали свежие газеты, гудели в углу электрические часы, из мутных окон лился зеленоватый свет. Я сгреб почту и, сделав шаг мимо конторки, замер. Возле самых дверей, ведущих внутрь, я увидел сгусток крови. Кто-то выплюнул его на пол и растер ногой.
– Явился, – подумал я раздраженно. – Пока я там корячился…
Я осторожно переступил через плевок и, толкнув тяжелые створки, вошел в коридор. Редкая цепочка уже подсохших кровавых пятен тянулась мимо двери Оклахомы и поворачивала за угол, в сторону моего кабинета. Я медленно переложил рюкзак в левую руку. До этого события разворачивались в других местах. Так быстро увидеть кровь у себя дома я не ожидал.