Распря с веком. В два голоса
Шрифт:
Очень мне обидно и неприятно возвращать Вам отрывок.
Получил письмо от [Михайло] Михайлова [232] … Из письма я заключаю, что он рад будет сотрудничать в [Новом] Колоколе…
Как устроилось с Вашей работой? Остаетесь ли Вы в Вашингтоне или едете в Калифорнию?
Жму Вашу руку. Всего Вам доброго.
232
Михайлов М. — югославский
233
Седых А. (наст. имя Яков Моисеевич Цвибак) — секретарь И. Бунина, редактор «Нового русского слова», прозаик. Известен книгами «Занесло тебя снегом, Россия!» и «Иерусалим — имя радостное». — Н.Б.
Часы каждого поколения эмигрантов останавливаются на времени пересечения ими отечественной границы. «Страна рабов, страна господ…» Аркадия Белинкова, написанная в СССР, оказалась лакмусовой бумажкой в идеологическом климате русского зарубежья, поэтому, вопреки принятому мной хронологическому принципу, я поместила ее не в первой части этой книги, а в части второй.
Тут пора бы было поставить точку. Но подобная ситуация повторилась четверть века спустя в стране, освобождающейся от последствий сталинизма. Одна газета перепечатала рецензию Гуля на работу Белинкова, практически в СССР не известную. При этом вместо «инсинуация» в газете было напечатано «инструкция». Получилось: «Об инструкции и русофобии». Причину ошибки определять психологам. И только через несколько лет в стране, которая опять стала называться Россией, в 1994 году в издательстве «Весть» был опубликован репринт «Нового колокола» со статьей о рабах и господах. Исторический рефрен? Причину определять социологам.
Аркадий Белинков
Страна рабов, страна господ…
Так было и так будет впредь.
В России власть побеждает легко. В России, чтобы победить, нужно только поймать. Суд в России не судит, он все знает и так. Поэтому в России суд лишь осуждает. Но для того, чтобы осудить не только того, кого поймали, но и тех, которых пока не поймали, нужно, чтобы ловила не одна полиция, а все общество. И общество в России всегда охотно, готовно и стремительно шло навстречу.
Поэтому в эпохи, когда свобода, достоинство и мысль людей уже до конца сожраны государством, общество всей душой начинает заверять победителей в том, что его не во всем правильно поняли и что оно всегда в мыслях своих было со своими душителями.
Декабристы начали писать первые страницы раскаяний и верноподданнических заверений. Потомки этими раскаяниями и заверениями залили российскую историю, особенно в эпоху, которая объявила себя прямой наследницей декабристов.
Что же думали сами декабристы о том, что они сделали?
А вот что:
«Я желал обнаружить перед его величеством всю искренность нынешних моих чувств. Это единственный способ, которым я мог доказать ту жгучую и глубокую скорбь, которую испытываю я в том, что принадлежал к тайному обществу. Верьте, Ваше превосходительство, сия скорбь непрерывно сокрушает мое сердце горем и страданием…» [234]
Это написано через пять недель после восстания — 21 января 1826 года автором «Русской правды», вождем самого радикального крыла декабризма П. И. Пестелем.
234
Значительная часть документов, которые я цитирую, собраны в публикации Н. К. Пиксанова «Дворянская реакция на декабризм» в кн.: Звенья: Сборник материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли. М.; Л.: Academia, 1933. T. I. (Все сноски в статье сделаны автором. — Н.Б.)
Приговоренный к смертной казни, замененной пожизненной каторгой, другой декабрист писал:
«Я хотел революции? Я, который говорил, что если есть в России что-либо похожее на элемент революции, то сей элемент есть единственно крепостное состояние нескольких миллионов. Желанием, целью моею было отстранить сей элемент революции, — я хотел революции!..
Рапорт следственной комиссии представил все адское дело во всей полноте, со всеми подробностями беспримерного разврата и бешеной кровожадности… Душа моя содрогнулась, ужасные ощущения ее терзали. Тогда я увидел,
В отличие от предшествующего письма это было написано не в петропавловской одиночке, человеком, закованным в железа, а в Лондоне действительным статским советником Н. И. Тургеневым, которому решительно ничего не угрожало и который мог писать все, что хотел, в том числе и обличительные инвективы. Но один из создателей и вождей «Союза благоденствия» и в Лондоне, где через двадцать девять лет Герцен начнет издавать «Полярную звезду», на знаменитой обложке которой будут изображены пять казненных декабристов, не захотел писать обличительных инвектив и не пытался представить в благородном свете дело, за которое близких повесили, а тебя самого приговорили к вечной каторге.
В тетради 1828 года, где Пушкин писал «Полтаву», несколько раз повторен рисунок виселицы с пятью телами. Эти рисунки опубликованы в 1908 году и вокруг них не раз бушевала полемика и до сих пор царит недоумение. В полемике выяснилось, что рисунки сделаны не в 1828 году и относятся не к подавленной попытке освобождения Украины (у Пушкина это изображено как патриотическая борьба России со шведской экспансией), а в 1826 году и относятся к подавленной попытке освобождения России от тиранической власти.
Что же касается недоумения, то оно было вызвано тем, что один из рисунков находится под строкой: «И я бы мог как шут на…» [235] Рисунок и подпись оказались в соседстве с потрясшим Пушкина известием: «…услыхал о смерти Рылеева, Пестеля, Муравьева, Каховского, Бестужева 24 [июля 1826 года]» [236] (шифром).
Повешены друзья, погибло дело, которому они служили и в которое он, по своему, верил, сгорели надежды, кончилась молодость. Его миновала страшная чаша сия, и слава богу, а ведь в деле много было такого… и он бы мог как шут…
235
Надпись читается как «И я бы мог, как [шут] ви<сеть>» (?). Ср., например: Цявловская Т. Г. Рисунки Пушкина. М., 1987. С. 179, 183, и воспроизведение рисунка на с. 180. — Примеч. ред.
236
Эфрос А. Рисунки поэта. М.: Academia, 1933. С. 358.
Как шут, то есть как декабристы. Декабристы — люди, с которыми он учился в лицее, дружил в Петербурге, Москве, Каменке, которым посвящал стихи, — Пущин, Кюхельбекер, Рылеев, Пестель, В. Давыдов, И. Якушкин, Никита Муравьев — шуты? Все это странно, трудно объяснимо. Несмотря на то что издан академический «Словарь языка Пушкина», смысловая особенность и оттенок слова «шут» в этом контексте неясны. «Словарь» устанавливает, что Пушкин в своих произведениях двадцать семь раз употребил это слово [237] . Его значение было изменчиво, но чаще всего оно было связано с тем, кто «своим видом или поведением вызывает насмешку, является общим посмешищем» [238] .
237
Словарь языка Пушкина. Т. I–IV, 1956–1961. М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей. АН СССР. Ин-т языкознания, 1961. Т. IV. С. 990.
238
Три раза это слово Пушкин относит к себе самому: «Но я могу быть подданным, даже рабом, — но холопом и шутом не буду и у царя небесного» (Полн. собр. соч. Т. 12. С. 329). «Опала легче презрения. Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у Господа Бога» (Т. 5. С. 156). «Хорошо, коли проживу лет 25, а коли свернусь прежде десяти, так не знаю, что ты будешь делать, и что скажут Машка, а в особенности Сашка. Утешения им мало будет в том, что их папеньку схоронили как шута, и что их маменька ужас как мила была на Аничковых балах» (Т. 15. С. 180).
Все три «шута» написаны в 1834 году. Первое стихотворение, которое он написал в 1834 году, было таким:
Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит… Давно, усталый раб, замыслил я побег В обитель дальнюю трудов и чистых нег.В конце июля или в начале августа 1834 года в ресторане Дюма Пушкин знакомится с Дантесом. (А. Белинков цитирует академическое Полное собрание сочинений А. С. Пушкина в 16 т. — Примеч. ред.)