Распутин (др.издание)
Шрифт:
и когда звенела балка по дну барки, весело кричали голоса:
— Есть! Заходи, ребята…
И вот, когда раз подгулявшая компания купцов-лесников толкалась под вечер от нечего делать по пристаням, на самолетской пристани появилась вдруг что-то прифрантившаяся полиция. Худосочный пристав с рябым и туповатым лицом строго оглядывал публику и отдавал почтительным стражникам какие-то тихие распоряжения.
— Григорий Ефимович едут… — доверительно сказал он купцам, когда по розовой глади реки сверху задымил
— Какой Григорий Ефимович? — спросил кто-то.
— Распутинов… — с неудовольствием пояснил тот. — Из Петербурга к себе на родину, в Сибирь, следуют…
— А вы почему знаете? — заинтересовались купцы.
— Телеграмма была от губернатора — на случай, если остановятся, чтобы встретить…
Но пароход под трехцветным флагом продымил мимо. Пристав был страшно разочарован. Публика с самыми разнообразными чувствами следила за исчезающим вдали пароходом. И у многих играли в головах грязные мысли. И кто-то хихикнул погано. И многие жгуче завидовали…
А на чисто вымытой палубе в мягком удобном кресле один лениво сидел человек в шелковой рубахе навыпуск и скучливо смотрел на прелестные, тихо сменявшие одна другую картины великой реки, и в глазах его было что-то тяжело-свинцовое, безвыходное, обреченное…
XXXVI
ЛЕГЕНДА
Солнце село. За неоглядным каменным морем домов догорала заря, и в мутной мгле, висевшей над Петербургом, выступили первые, еще бледные звезды. Город глухо рокотал — точно, наевшись до отвала, удовлетворенно ворчало какое-то чудовище.
Сергей Васильевич — срок высылки для него кончился, и он возвратился в Петербург — поднялся к себе на четвертый этаж, где он снимал у вдовы-немки две чистых уютных комнатки. Он умылся, смыв с себя противную, жирную городскую пыль, и сел на широкий каменный подоконник. Разноцветные громады домов уходили бесконечными рядами в белесую мглу надвигавшейся северной ночи, глухо рычал чудовище город, и где-то разухабисто ухал садовый оркестр, и трещали извозчики, и гудел трамвай. Ему было тоскливо… Он поднял глаза в небо, где в несказанной глубине горели и переливались бледные еще звезды. Он любил их и часто подолгу смотрел в эти трепещущие переливными огнями бездны.
В душе у него складывалась красивая легенда о звездах. Это было бы хорошо пустить или в первом номере демократического журнальчика, который скоро начнет выходить в Петербурге, или, может быть, пустить отдельной книжечкой в «Улье» — издательство взяло верный, как ему казалось, и симпатичный тон. Это было бы вроде знамени всего дела. Да, может быть, чрез кровавую революцию, может быть, чрез социализм, но дальше, дальше, дальше, туда, где не нужно уже ни революций, ни социализма! Он сел к своему рабочему столу и, облокотившись своей большой волосатой головой на руку, начал быстро набрасывать своим красивым мелким почерком одну строчку за другой:
«В седой глубокой древности жил в Азии могучий царь. Он вставал ранее пахаря и ложился позднее всех, все свое время отдавая попечению о благе народа: он хотел, чтобы в пределах его царства от моря и до моря люди забыли, что такое страдание, горе, слезы. Но год уходил за годом, а цель, которую поставил себе царь, была по-прежнему далекой: если ему удавалось облегчить людей в одном отношении, положение их ухудшалось в другом, зло ускользало от его преследований, не переводились нужда и горе в его царстве, не переставали течь слезы. И ослаб царь в непосильной борьбе и затосковал. Напрасно пытались придворные и жены развлечь его
И в неустанной работе царь и не заметил, как прошли годы и он состарился. Голова его была уже бела, как снег горных вершин; большая серебряная борода падала на грудь, в которой по-прежнему билось полное любви сердце и временами поднималась тяжелая тоска, ибо не переставали и не переставали течь кровь и слезы людей в его царстве, не прекращались их страдания.
А смерть была уже не за горами. Мысль, что он так и уйдет, не найдя спасения для людей, мучила сердце старого царя, но он не знал, что делать. И в отчаянии он оставил вдруг все свои дела и, разбитый, почти больной, заперся в своем загородном дворце, чтобы хоть немного отдохнуть от измучивших его дум и забот среди дикой прелести гор и лесов, окружавших его огромный дворец…
Была тихая ночь… Старый царь вышел на широкую террасу дворца. Могучие колонны высились вкруг его безмолвным лесом и в сиянии луны казались серебряными. Тяжело вздохнув, старый царь посмотрел в темную глубину старого парка, полную смутных шорохов и хрустального лепета невидимых в сумраке ночи фонтанов. А над темным морем парка раскинулось небо, в глубине которого, переливаясь, звезды рассказывали земле серебряные чистые сказки… Царь поднял голову и смотрел в искрящееся небо, точно стараясь подслушать таинственный лепет звезд. И потихоньку, незаметно черные думы его уплыли куда-то, точно растаяли в серебристых лучах, и бесконечно спокойная, торжественная тишина полилась с неба в уставшую душу старика, точно какою-то цветущей, душистой свежестью весны повеяло в ней. И вдруг в сердце затеплилась любовь… К кому, к чему? К этим далеким, прекрасным звездам, к этим старым деревьям-великанам, к этим шорохам и вздохам, к этому крошечному кузнечику, который неустанно поет в зелени, ко всей земле, ко всему небу, ко всей вселенной, к Богу, и он почувствовал себя счастливым и ясным, как это кроткое небо, любовно обнимающее землю со всех сторон. И так же, как небу, ему казались теперь ненужными, далекими, странными все треволнения земли и суета жизни. Он понимал теперь, что это не настоящая жизнь, что это тяжелый сон, что есть какая-то другая, светлая и радостная жизнь, которая ждет его…
Из надзвездных полей он снова вернулся на землю, вернулся с чем-то новым и радостным. Любовь!.. Он любит все, и все любит его в полночной тишине перед горящим вверху престолом Бога… Вот в этой-то всеобъемлющей любви, в этой близости к звездам и Богу—. вся жизнь. Только это дало ему счастье, только это одно, значит, важно и нужно.
На следующий день под звуки звонких труб на всех площадях и перекрестках столицы герольды читали послание старого царя к людям.
«Царь видел вещий сон, — читали герольды, — что в судьбах его царства должны в ближайшем будущем произойти важные перемены. Каковы будут эти события, скрытые во мраке грядущего, узнает только Тот — снилось царю, — кто сумеет разгадать таинственный смысл золотых письмен ночного неба. Поэтому царь повелевает всем и каждому в пределах его царства от моря и до моря каждую ночь смотреть внимательно в небо и стараться разгадать его тайну. Первый, кто откроет царю смысл золотых письмен, узнает, о чем говорят звезды, будет награжден так, как сам этого пожелает».