Распутин. Вера, власть и закат Романовых
Шрифт:
В тот же день Распутин отправился в баню с Прасковьей и Еленой. Жена мыла его, а Елена сидела в предбаннике на скамье. Тут к женщинам, оставшимся дома, прибежала Вырубова и велела быстро собираться, потому что у Распутина было видение, и он будет проповедовать. Уткина заплакала и сказала, что не хочет идти, Вырубова пыталась ее уговорить, но потом бросила. Слушать Распутина не пошел никто. Когда группа вернулась из бани, они выпили чая наверху, а потом вместе с двумя «братьями во Христе» Распутина отправились в деревенскую церковь. На улице Распутин вручил каждой женщине платок, и Вырубова сфотографировала всех на память. Главная трапеза дня состояла из белых булок с изюмом и вареньем, кедровых орешков и пирога с рыбой. Распутин велел Седерхольм сесть на дальнем конце стола. Она
Реакция на поведение Распутина за столом у многих была сходной. Он никогда не пользовался салфеткой и столовыми приборами, ел, как крестьянин, всегда руками. Жирные руки он затем облизывал или вытирал о скатерть. Он громко прихлебывал и чавкал, в бороде застревали частицы еды. Один журналист рассказывал, что видел, как Распутин обращался с яблоком и ножом. Он взял нож и срезал с яблока верхушку, затем отложил нож, руками разломал яблоко на куски и раздал всем присутствовавшим. Многие видели в этом поведении осмысленную стратегию. Протоиерей Иоанн Восторгов рассказывал, что когда-то пытался научить Распутина вести за столом прилично, но Распутин понимал, что грубое поведение является важным элементом его привлекательности. Превратившись в джентльмена, он лишится своего колорита. Восторгов утверждал, что Распутин был слишком умен, чтобы не понимать, что сила его заключена в умении быть «первым человеком на деревне, а не вторым в городе»3.
День в Покровском закончился песнопениями – Седерхольм отметила, как Распутин размахивал руками, словно дирижировал. Затем все молились перед чудотворной мироточащей иконой Казанской Богоматери. Распутин начинал молитву, а женщины повторяли слова за ним. Молился он истово, кланялся и крестился – поначалу медленно, а потом все быстрее и быстрее. Седерхольм не увидела ничего, что подтверждало бы хлыстовство Распутина. На следующий день они отправились на лодке на реку Тура (Вырубова страшно боялась перевернуться и утонуть) и выловили много рыбы.
К приезду группы Ольга Лохтина уже находилась в Покровском. Она отправила в Петербург телеграмму с рассказом о том, как они отмечали Троицу – важный русский религиозный праздник, когда крестьяне украшают свои дома и церкви цветами, травами и березовыми ветками: «Сегодня я чувствовала себя превосходно и могла писать и говорить девять часов. Отец Григорий дал мне, Зине, Мери [Вишняковой] и Лене побеги фикуса и веточки в полдень 19 мая, чтобы мы отнесли их в церковь в Покровском». К телеграмме Лохтина приложила список реликвий, сохраненных ею за время пребывания:
1) Листья с березовых веток. 1909 7 мая.
2) Цветок черемухи из сада дома Гр. Еф. в Покровском. Он сам дал их нам.
3) Скорлупки семечек. Гр. Еф. лузгал их и положил на стол передо мной – 2 половинки.
4) Волоски из бороды Гр. Еф4.
Седерхольм не собиралась собирать волосы Распутина. Она опасалась, что ее отношение испортит поездку для других. Ей казалось, что именно в этом и кроется причина странного поведения Вырубовой. «Вырубова в Покровском очень нервничала. Она боялась чего-то и была не в себе. Распутин был в плохом настроении. Явно из-за меня». Жена Распутина не раз говорила ему: «Ах, Григорий, ты попусту тратишь время с ней!», имея в виду Седерхольм. Прасковья же показалась Анне «очень доброй». Она тепло их приняла и вела себя как истинная хозяйка дома. Женщины пробыли в Покровском три дня и уехали домой. В дороге Распутин пытался поцеловать Седерхольм, она ударила его, и он больше не повторял попыток. К этому времени Анна окончательно убедилась, что он – не святой человек. И все же даже она признавала в нем дар ясновидения. Однажды она была свидетелем того, как ему принесли фотографию нескольких человек, ему не знакомых. Распутин посмотрел на фотографию, потом указал на некоего «господина Х.» и сказал: «Этот человек не верит в Бога». Он был прав, потому что человек этот был атеистом. Седерхольм
Вернувшись в Петербург, Седерхольм написала императрице благодарственное письмо, в котором говорила, что Распутин не заслуживает царственного доверия. В подробности она вдаваться не стала, сказав, что это для нее слишком тяжело, но добавила, что ее слова может подтвердить мадам Орлова. Впрочем, Орлова оказалась более осторожной и отказалась подтвердить слова Седерхольм. В разговоре с императрицей она сказала, что Анне не понравилось в Покровском, потому что она была слишком «нервной». Тогда Седерхольм попросила Уткину поговорить с Александрой. Та тоже перепугалась и сделала вид, что ничего не понимает. Но Вырубова рассказала Александре о реакции Анны на Распутина. Впрочем, императрица приписала подобные чувства непониманию «невинности и наивности народа, святой наивности». Вырубова не оставила своих попыток убедить Седерхольм в святости Распутина, но ей это не удалось. Седерхольм не желала иметь с ним ничего общего.
Через несколько лет Вырубова снова приехала в Покровское, на сей раз с Муней, Любовью Головиной и баронессой Икскуль фон Гильденбанд. Муня была тронута честной простотой жизни Распутиных. Дамы посещали друзей и родственников Распутина, ловили рыбу в Туре и пили бражку – домашнее пиво, от которого у дам кружилась голова. Прасковья показалась Муне «серьезной и приятной женщиной» и очень гостеприимной. Когда Любовь рассказала ей о том, как Распутин отговорил Муню от монастыря, Прасковья ответила:
«Вот поэтому Григорий и покинул нас, чтобы заботиться о всех вас! И о маленьком Алеше, он же так болен. Если бы его [Распутина] не оказалось рядом, то что случилось бы? Но, тетя Люба, правда ли, что есть злые люди, которые управляют всем и готовятся кричать против нашего дорогого императора и все такое и всегда обвиняют Григория во всем? Скажи им прекратить, скажи им, это против Божьей воли!»
Муня уехала из Покровского, полная ярких впечатлений. Она чувствовала, что теперь лучше понимает, что имел в виду Распутин, когда говорил: «Простота от Бога, человек должен быть прост как дитя, чтобы войти в Царствие Небесное». Слова были взяты из Библии, но ожили они для нее только после поездки в Покровское5.
Распутин провел в Санкт-Петербурге около месяца, а потом снова вернулся в Сибирь с Феофаном. 17 февраля 1909 года они вместе побывали у Николая и Александры в Царском Селе. Повод был счастливым: в тот день Феофана назначили ректором Санкт-Петербургской духовной академии6. Чуть позже, в том же месяце, Феофана назначили епископом Симферопольским. Некоторые видели в таком возвышении Феофана влияние Распутина. Было замечено, что царская чета попросила его стать их духовником 13 ноября 1905 года, через несколько дней после первой встречи с Распутиным7. В следующий раз Распутин и Феофан приехали во дворец 6 июля. Вместе с ними был старец Макарий из Верхотурья. Позже Вениамин утверждал, что Распутин специально привез Макария в Петербург, чтобы показать Николаю и Александре, с какими добрыми и благочестивыми людьми он дружит, и положить конец клевете и пересудам вокруг него8. Мы не можем этого ни подтвердить, ни опровергнуть. Вскоре после посещения дворца все трое отправились в Верхотурье. Там они сфотографировались, и Распутин с Феофаном отправились в Покровское9.
По дороге в Санкт-Петербург Феофан расстался с Распутиным и в одиночку отправился в Дивеевский монастырь в Сарове, как и в прошлом году. Он молился в одиночестве в келье святого Серафима. Он пробыл там так долго, что монахи стали беспокоиться, не случилось ли с ним чего. Феофан молился так усердно, что потерял сознание. Придя же в себя, он не мог объяснить братии, что с ним случилось. Через восемь лет после этого Феофан рассказал Комиссии, что удалился в келью молиться Богу и святому Серафиму, чтобы они помогли ему понять Распутина. И там ему открылась истина: «Распутин […] был на ложном пути»10.